Земля-кормилица Рассказы Очерки

— Как же это так? — вскидывается паромщик. — То говорил, что там никаких бед не знают, а то вдруг…

— Какие там у них беды! Муха укусит, у них и это беда. Для нашего человека их беда — смехота одна!

Долго сидит Дьевулис и не может придумать, что бы еще рассказать про чудесный, счастливый рай, и вдруг заканчивает:

— Там люди на деревьях живут, на ветках — гнезда свивают.

Симанас ничего не отвечает. Он о чем-то с трудом раздумывает, потирая подбородок. Наняли его сюда на реку за гроши. Днем и ночью он мучается, в воде мокнет. Хорошо бы хоть на минутку попасть в тот край, где не надо страдать от голода, где кругом одни счастливые лица!

Сквозь шум ветра из-за реки доносится крик. Симанас подымается. Опять кого-то принесла нелегкая! А тут так хорошо сидеть с Дьевулисом, слушать его рассказы. Но Дьевулис поднимается, разглаживает полы куртки: он собирается уходить.

— Куда ты? — словно пробудившись от сна, спрашивает паромщик. — Ты бы обождал, пока я перевезу… Слышишь, зовут. Перевезу как, мы с тобой и побеседуем.

— Надо итти, — отвечает Дьевулис и шагает за порог.

Паромщик поднимается, а вместе с ним поднимается его тень. Пошатываясь, подходят они к гостю, Симанас берёт его за отвороты куртки и тащит обратно в будку.

— Не пущу! — и Симанас изо всей силы встряхивает Дьевулиса. — Ты мне тут со своей докторшей голову не морочь. Ну и горазд ты врать! Только далеко тебе до барынь в шелках! Признался бы лучше, что врешь, а то трещишь тут зря. Вот что я тебе скажу!

Дьевулис отдувается, однако ничего не отвечает. Уже пьяный, паромщик обнимает Дьевулиса:

— Хоть и врешь ты, провались ты в болото!.. Знаю, что врешь, а слушать тебя все-таки сладко! Сладко!

Оба валятся в угол. Коптилка тухнет от толчка. Дьевулис, на которого налег здоровый паромщик, просится:

— Пусти, мне домой пора!.. Пу-усти!

Минуту спустя в будке паромщика все умолкает, и сквозь завывание ветра слышен голос с того берега:

— Пе-ре-воз!..

1937

МАЛЕНЬКИЙ И БОЛЬШОЙ

Перевод под ред. З. Шишовой

На веранде, в широком плетеном кресле, завернувшись в шелковый, вышитый цветами шлафрок, женщина средних лет читает роман. Иногда ее небольшой носик вздрагивает, начавшие намечаться на лице морщины собираются под глазами, и тогда она, достав из-за обшлага носовой платочек, тщательно утирает слезы. У ее ног, обутых в розовые ночные туфли, лежит большой пойнтер Квинтет с пятнистой головой и обвисшими мясистыми губами. Пес влюбленными глазами следит за своей госпожой.

Навалившись на стол, за шашечной доской сидят Антанас Дуда, преподаватель музыки, с таким же, как и у Квинтета, желтовато-серым пятнистым затылком, и его сын гимназист, тоже Антанас.

Картонная шашечница от долгого и частого употребления уже истерлась. На некоторых квадратах вместо шашек лежат оловянные с литовскими гербами пуговицы от старого сюртука начальника полицейского участка. Отец и сын играют быстро, с азартом. Только что успев начать партию, они уже стараются разменяться, чтобы поставить вместо неприятных для глаз пуговиц настоящие шашки.

— Ты их там у себя за пазухой не держи. Сбил и клади куда нужно… — замечает сыну большой Антанас и минутку спустя добавляет: — Чуть не доглядишь, он опять потихоньку поставит… Давай-ка сюда!

Маленький Антанас поднимает на большого заплаканные глаза и хочет что-то сказать, но отец сердито собирает лежащие на столе белые кружочки и с шумом высыпает их в деревянную коробку. Сбоку на коробке написано: «Майкефер» и нарисован большой усатый майский жук.

— Твой ход, сударь!

Сын, закусив палец, некоторое время глядит на доску, потом решительно приподнимает свою шашку и, перескакивая через вражеские кружочки, касаясь пустых квадратов, тоненьким унылым голосом считает:

— Раз, два, три…

Поставив на место свою шашку, он свободной рукой снимает сбитые кружочки.

— Погоди, — сурово глядя поверх очков, останавливает его отец. — Откуда три? Какие там три? А ну-ка, ставь обратно!

— A-а вот… — повторяет маленький свой ход, но не выпускает из рук сбитых шашек.

— Поставь, говорю! — отец сильно ударяет по отставленному кулачку, и шашки с шумом рассыпаются по полу.

— Тони! — укоризненно отзывается женщина, оторвав от романа полные слез глаза, и долго-долго смотрит на мужа. Собака Квинтет также долго не сводит глаз с хозяина. Но большой Антанас даже и не думает оборачиваться в ту сторону, где его ждут две пары глаз. Он только поводит плечами, как будто желая освободить глубоко ушедшую в них голову, и поверх очков ест взглядом начавшего заикаться сына.

— Только не догляди, — сейчас же надует. Вот еще растет жулик!..

Антанас вдруг закрывает лицо руками, словно защищаясь от удара, и начинает всхлипывать.

— Тони, — подает женщина голос уже громче и построже. Она даже отрывает от скамеечки ноги, и кажется — вот-вот, внезапно, исподтишка нападет на мужа, а от нее не отстанет и Квинтет. Пес также приподнимается. — Как тебе не стыдно! Неужели ты не можешь найти себе другое занятие? Оставь ребенка в покое.

И тут же — ласковым тоном:

— Поди ко мне, Антанелис…