Земля-кормилица Рассказы Очерки

— Ты чего меня «тонькаешь»? — полуобернувшись к жене, отзывается большой Антанас. — Уж нельзя такому сморчку и правду сказать? Уж и поучить его нельзя? Не бойся, зря его ругать не стану.

Немного переждав, отец встает и, никак не реагируя на женины вздохи, собирает разбросанные шашки и возвращается к столу:

— Довольно, хватит! Поворчал — и кончено. Твой ход!

Проходит еще минутка. Большой подгоняет сына, а маленький долго трет глаза ладонями, потом вытирает их платком, сморкается, шмыгая носом, и, все еще не выпуская платка, не глядя на отца, делает ход. Отец, желая успокоить партнера, снисходительным, хотя и озабоченным голосом, говорит:

— Ход не шляхетский… Не шля-хет-ский. Гм-гм… совсем… не шляхетский….

Большой Антанас снова взмахивает в воздухе рукой, как будто ловит муху, потом хватается за одну-другую шашку, но внезапно делает ход совсем с другой стороны. Маленький Антанас, прикусив нижнюю губу, даже сморщив лоб, прорывается сквозь редеющее отцовское войско и быстро, прямым путем проходит в дамки. Большой так же быстро принимается защищать свою фаворитку, напевая:

У котика есть кошка,
У гуся — гусыня…

Сын, добравшись своей шашкой до линии дамок, отнимает у большого Антанаса последнюю надежду и, с шумом бросая в коробку кружочки, говорит:

— Так!

Отец снова смотрит поверх очков на сына, сердито провожая каждое его движение, но, сдерживая себя, отрезает:

— Так-так-так! Велика важность! Ай-ай-ай! На; бей и эту! A-а, руки коротки, сударь! Руки коротки. У нашего барина руки коротки… А может, эту собьешь?

Большой Антанас одну из своих шашек проводит в дамки и, потирая руки, откинувшись на спинку стула, весело предлагает:

— В ничью, сударь?

— А вот шабью! — решительно отвечает Антанелис, шепелявя от волнения, и его решимость биться до конца подтверждает троекратное шмыганье носом.

— Хорошо, — вдруг оживляется большой, — шбей, сударь, только шбей… Умоляю, сударь, вы только как-нибудь будьте добры шбить…

Сын начинает обстреливать со всех сторон единственную отцовскую дамку, которая мечется с одного конца доски на другой.

— Шбили? А если мы тут проскользнем, сударь? Ах, и вы тут?.. И вы сюда соблаговолили, многоуважаемый? А если мы сюда?.. гм… Ваша комбинейшен действительно страшная! Уй-уй-уй, какая страшная!

Маленький, не отзываясь, строит западню за западней. Преподаватель музыки, не сходя с центральной линии, держится героически. Но вот он примолкает и, словно мышь, на которую напала кошка, бросается то сюда, то туда, и в конце концов ему волей-неволей приходится бить подставленную шашку и отдавать свою.

Челюсть у большого Антанаса дрогнула: еще немного — и он окончательно выйдет из себя. Маленькому Антанасу хочется встать, убежать куда-нибудь в сад, на двор, но отец, посапывая, снова расставляет шашки, и начинается реванш. Маленький хорошо знает, что его ожидает, если он выиграет несколько партий подряд. Однако проиграть большому еще страшнее, тогда начинаются издевательства, хихиканье, взъерошивание волос.

— Э, сударь, капутскин? Немного плоховато, пришел козел рогатый?.. Ага, получил? Не ной, не ной только, все равно музыкантом не будешь.

Если Антанелис держится крепко, отец подкапывается под него с другого конца:

— А-а-а! Уже, уже губа дрожит? Реветь начинаете? Ну, как же не разреветься, — такое имение потерял! — Это длится до тех пор, пока не прибегает из соседней комнаты или не подымается со своего кресла жена большого и мать маленького. За ней показывается Квинтет. Тогда Антанелис действительно начинает плакать.

Дело доходит до реванша. Медленно, остерегаясь неожиданностей, противники окружают друг друга. Вот на лбу у большого Антанаса блеснули уже капли пота. Три его шашки могли бы еще сопротивляться, но они заперты. Большой еще ниже нагибается к доске и долго думает, шевеля черными бровями. Антанелису кажется, что и жук, нарисованный на коробке, начинает двигать усами.

Вдруг отец, подняв руку, грозит указательным пальцем, словно вынырнувшим из кулака, перед самым носом Антанелиса. Вслед за молнией гремит гром:

— Ты только тут мне… не издевайся!

Антанелис и не думает издеваться. Пока не поздно, он пытается встать из-за стола.

— Ты куда это, сударь? В футбол играть? Ботинки бить? А уроки ты сделал? Посиди-ка!

Плетеное кресло трещит.

— Тони!

— Сколько будет пятью пять? Ну? Да не бормочи мне тут, отвечай как следует.

— Тони, оставишь ты его в покое?! — говорит мать, роняя на колени роман. — Фу, и это еще называется педагог!

— Педагог! Педагог! Знай свой чепец — и делу конец. Книжка у тебя под носом, ты и читай. Не учи меня, пожалуйста, как с ним обращаться. Ну, пятью пять!

Антанелис молчит. Молчит потому, что таблицу умножения он заучил еще в начальном училище, и теперь ему так же неудобно отвечать на такие пустяковые вопросы, как неудобно было бы проехаться по улице на деревянной лошадке. Может быть, поняв причину этих издевательств, маленький встряхивается и в первый раз громко, с плачем протестует:

— Папа проиграл, вот потому и сердится…