Земля-кормилица Рассказы Очерки

— Что-о-о? — во весь рост поднимается большой Антанас. — Это ты кому так? Отцу?! В глаза, в глаза уже дерзит. Ну, если так, то — марш!

Большой Антанас, словно крепкими клещами, хватает маленького за ухо и тащит по веранде. Грудь матери Антанелиса и жены большого Антанаса ходит ходуном, глаза мечут искры.

— Тони! — кричит она и топает мягкой туфлей о пол. Дрожат цветы в вазонах, Квинтет встает и ждет приказаний своей госпожи.

— Становись на колени! — кричит большой, не обращая внимания на женино предупреждение. Антанелису даже не приходится становиться на колени самому, — отец сильным рывком заставляет его присесть, пригрозив вдобавок: — Стой тут, пока я не вернусь.

Потом хлопает одна дверь, другая, мяукает кошка, которой хозяин прищемил хвост: большой уходит погулять.

Снова трещит плетеное кресло, и мягкими, осторожными шагами подходит мать Антанелиса. Она утирает маленькому слезы, поднимает с пола и уводит к себе в комнату.

Антанелис получает шоколад. Он прижимается головой к матери, и та нежно гладит его по волосам. Тут же и Квинтет, который отгоняет мух, громко лязгая зубами. Маленький успокаивается. Смочив палец слезами, он начинает рисовать на обоях птичек.

Антанелису кажется, что он сидит в классе, что все дети превращаются в шашки, он сбивает учителя географии и сбрасывает его в большой ящик.

— Дамка! — кричит кто-то над самым его ухом. Антанелис вздрагивает, шоколад падает на пол, Квинтет поворачивает пятнистую голову, обнюхивает шоколад, но вскоре опять закрывает глаза.

КОЛОДЕЦ

Перевел А. Баужа

После обеда небо заволокло тучами. Ветер стих, словно перед какой-то большой переменой. Горизонт тоже затянуло. Дождь собрался, как видно, надолго.

Матас Кряуза с батраком до сумерек складывали в копны еще не успевшую просохнуть отаву, собираясь свезти ее заутро.

Работающие вдруг насторожились. В насыщенной влагой тишине, позади дома, кто-то затянул резким высоким голосом веселую песню. Но пение тут же внезапно оборвалось. Поплевав на ладони, Кряуза снова взялся за вилы, поглядывая изредка на тучу, черной стеной нависшую на западе.

— Да, — вдруг вспомнил он, — сегодня ведь базар. Пьяных теперь будет полным-полно, как жаворонков в поле. Притащится и папашенька наш на четвереньках. Посушит брюшком болота!

Папашей Кряуза называл своего тестя, хотя тот был почти одних лет с ним. Жил тесть в другой деревне. Женясь на его дочери Морте, Кряуза рассчитывал со временем получить землю. Папаша был уже вдовцом, довольно-таки дряхлым. Только своими постоянными опасениями близкой смерти и вечным кряхтением он и приманивал женихов к дочке, уже ударившейся в богомольство. Однако он ни одному из будущих зятьев не обещал взять его к себе в дом.

— Пока жив я, — говорил он упрямо, — на шею себе никого сажать не желаю. Будь они все хоть из золота! Вот умру — ничего с собой не унесу. Тогда и делайте, что хотите!

Пораздумав хорошенько, Кряуза решил взять его Морту — девушка была верным векселем, который папаше со временем придется оплатить.

Кряуза почти не жил с Мортой, как с женой. Неразделённое ложе стало тяжёлым уделом Морты. Тяжелым камнем давило это её сердце.

— С тебя, как с козла, — ни шерсти, ни молока! — говорил ей муж и год спустя вместе со своей подушкой перебрался в клеть, поближе к молодой служанке.

Терпеливая и бессловесная, неспособная жаловаться, Морта сделалась послушным орудием в руках мужа, как раньше была рабой отца. Незаметным образом батрачка повела себя, как настоящая хозяйка, а она, жена, стала служанкой мужа и его любовницы.

Кряуза возлагал все свои надежды на одышку и кряхтенье папаши и даже кое-каких долгов наделал, будучи уверен в скором обладании хозяйством тестя. Но папаша не только «передал свой гроб другому», но неожиданно ожил, несмотря на свой возраст. Повязав шею шёлковым платочком, начал он захаживать к деревенским вдовушкам. Он согревал им ладошки долгими рукопожатиями, здороваясь и прощаясь. Редкий день возвращался он трезвым. В скором времени начал он по частям вырубать свою рощу. Соседи, не то желая подразнить Кряузу, не то действительно предчувствуя события, часто так переговаривались между собой:

— Ну, где этой осенью попляшем?

— У папаши Моцкуса!

Кряуза места себе не находил, уразумев все это. Ему казалось, что Морту, небольшое приданое которой давно разошлось по мелочам, он посадил себе на шею только благодаря ее пройдохе-папаше. Зять понял, что это была хитрость старика, желавшего отвязаться от дочки. Старый волокита решил остаток своей жизни подсластить одной из тех бабенок, которым так «нравился» его кашель и улыбалась перспектива краткой семейной жизни.

— Ты гляди только, — сказал как-то Кряуза жене, с которой уже давно не советовался ни по каким делам: — старик совсем с ума спятил. Поговор-ка с ксендзом, пусть он его вызовет и проберет хорошенько. Где это видано — в такие годы путаться с пастушками?!

Морта, захватив с собой полкопы яиц, отправилась к ксендзу. Она пожаловалась ему, но не на мужа, а на отца, впавшего в распутство.