– Вот уже больше года я убежден в его виновности. Сегодня новые факты заставляют меня дать задний ход, но я не могу сразу отказаться от своей уверенности. Я хорошо знаю Собески и могу утверждать, что он виновен. В чем именно на самом деле? В этом весь вопрос. Но я не исключаю, что весь этот бардак – очередной сложный вираж в его планах. Он всегда предполагал, что его могут арестовать, и, возможно, подготовил какое-нибудь особенно изощренное алиби.
Все закивали, но как ныряльщики, у которых заканчивается запас кислорода. Они не любили спускаться на глубину. Слишком много рисков, мрака, обмана. Корсо был не таким, как они: он мог вообразить все, что угодно, и привык видеть, как сбывается худшее.
Он почувствовал, что надо бросить им кость.
– Я приложу максимум усилий, – сказал он, вставая, – можете рассчитывать на меня.
Разумеется, приказ о переводе Корсо так и не пришел.
День, когда генеральный прокурор и председатель суда смогут договариваться о перемещениях копов, наступит не скоро. Шли месяцы, а Корсо оставался на своем месте, то есть на своем стуле в управлении по борьбе с наркотиками. Чтобы вести расследование, ему приходилось работать на итальянский манер: во второй половине дня вешать пиджак на спинку кресла и исчезать.
В этой подпольной деятельности он пользовался одним преимуществом. В сентябре управление по ценностям обратилось в полицию с просьбой обнаружить новых подозреваемых, поскольку сами они собирались сосредоточиться на фальсификаторском аспекте расследования. И именно Барбара Шомет, она же Барби, ставшая прошлой весной шефом группы, унаследовала дело.
Вместе с Барби они заново просмотрели длиннейший список врагов Собески – всех, кого Судья унизил, наказал, изувечил во Флёри. Они также постарались разузнать о предполагаемых преступниках, которых он мог сдать тюремщикам или копам. И пришли к тем же выводам, что и Тюреж: ни один молодчик из списка не смог бы выдумать такого.
Корсо поинтересовался и новым биотопом Собески: современным искусством. Не умудрился ли он достать какого-нибудь коллегу, галериста или коллекционера до такой степени, чтобы тот загорелся ярой жаждой мести? Разумеется, нет. Рынок произведений искусства – это, конечно, не мир мальчиков из церковного хора, но от него до идеи найти серийных киллеров, разгуливающих по кулуарам парижской Международной ярмарки современного искусства или базельской выставки-ярмарки, расстояние столь гигантское, что никто не мог бы преодолеть его.
Осень свалилась на них неожиданно, и, несмотря на отсутствие результатов, Корсо в конце концов свыкся с новой концепцией. Кто-то хотел скомпрометировать Собески, убивая несчастных девиц и подсовывая улики. Эти улики, прямые или косвенные, обнаруженные в кильватере художника, можно рассматривать как пунктирную линию, проведенную мстительным убийцей. Использование нижнего белья (как при убийстве в Опито-Нёф), узлы, напоминающие технику сибари (которую Собески практиковал на протяжении двадцати лет), образ действий, ведущий к Гойе, его кумиру, и, разумеется, сами жертвы, любовницы подозреваемого…
С этим сценарием Корсо соглашался с большой неохотой – и даже с отвращением. Такая промашка любого копа вогнала бы в депрессию. Иногда он цеплялся за спасительное противоречие, коим являлось убийство Марко Гварньери. Но в конечном счете почему бы не вообразить, что убийца последовал за Собески (как сделал он сам) и не убил по дороге мелкого дилера, воспользовавшись теми же методами?
Когда Корсо чувствовал, что его нейроны окончательно изнемогли в борьбе с этой теорией, то переключался на Собески-фальсификатора. Тут доказательства множились. Парни из Управления по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей отрыли во Флёри тетради с эскизами и даже картины, которые наглядно доказывали, что Собески всегда стремился подражать старым мастерам, в первую очередь его учителю и кумиру – Франсиско Гойе.
Были также обнаружены «Gallina ciega» и «Agustina de Aragón»[77]
, великолепно скопированные знаменитые полотна испанского мастера. Копы также нашли на антресолях в доме на улице Адриена Лесена сваленные в кучу подделки: картины, в которых свойственные Гойе лейтмотивы складывались в новые сюжеты. Собески действительно воплотил свою мечту – стать реинкарнацией «художника-дьявола».Судебная полиция занялась и временем, непосредственно последовавшим за освобождением Собески. Бывший арестант сказал правду: он провел три года в реставрационной мастерской на улице Клер, в Седьмом округе, где столкнулся с химическими проблемами, связанными с восстановлением старых красок. По словам владельца мастерской, когда Собески уходил от него, для него уже не осталось технических трудностей в создании подделок.