Управление по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей сумело разобраться и в финансовых делах художника. Его доходы не соответствовали его уровню жизни. Пусть он и котировался очень высоко, за некоторые свои траты Собески отчитаться не мог (он заплатил наличными за фабрику в Сент-Уан). Откуда взялись эти деньги? От продажи поддельных картин, разумеется…
И вот в этой весьма специфической области защитники культурных ценностей обломали себе зубы. Никакой возможности узнать, например, сколько фонд Чапи заплатил за «Pinturas rojas». Подобные организации защищены профессиональной тайной, к тому же испанцы не горели желанием кричать на весь мир, какое состояние они выложили за фальшивки, сфабрикованные бывшим зэком.
Попытались выявить подпольные связи Собески, но опять-таки безрезультатно. Невозможно определить, как художник сбывал свои фальшивки и по какой цене. Без сомнения, у него были сообщники: галеристы и другие посредники (обычно утверждалось, что картина досталась по наследству или находилась в частной коллекции или даже на чердаке замка… но было крайне сложно, а то и невозможно пройти по всей цепочке до ее начала).
В случае с Собески никто даже не знал, сколько именно подделок ему удалось продать. Разумеется, в его записях не было ни единой цифры, намекающей на этот маленький бизнес. Кстати, человек, не имеющий мобильника, хорошо разбирался в том, как не оставить ни малейшего следа.
Копы и не стали особо упираться рогом. Достаточно «Pinturas rojas», чтобы доказать, что Собески – фальсификатор высшего уровня, а опосредованно – что в момент убийства Софи Серей он находился в своей мастерской (анализ памяти его печи подтвердил постоянную активность в ту ночь).
Корсо буксовал на месте. Его воротило от всей этой истории. По ночам ему снился Гойя, рисующий свои кошмары на стенах
Он просыпался с криком, мокрый от пота, с комом в желудке… В такие моменты он думал о Клаудии Мюллер. От адвокатессы ничего не было слышно. Однако все последние месяцы он надеялся на ее звонок. Он сам тысячу раз порывался связаться с ней. Но что ей сказать? Во время их краткого знакомства ему было показалось…
Но что именно ему показалось?
Как и предполагалось, слушания возобновились 22 ноября 2017 года.
Самым пронзительным в этих произведениях было то, что речь шла, без всякого сомнения, о простых набросках или же о неудачных опытах, которые Собески хранил только ради их основы, чтобы в дальнейшем ее использовать еще раз. Но даже неофит не мог не восхититься мастерством, – на взгляд неспециалиста, произведения казались самим совершенством, то есть настоящими.
В своей клетке Собески возрождался из пепла: невиновный в чудовищных преступлениях, в которых его обвиняли, виновный в чудесных картинах, которые украшали зал и которые ему с легкостью простят. По такому случаю он нарядился в один из своих самых броских белых атласных костюмов, который словно освещал весь зал. Ему также позволили – что символично – надеть одну из своих борсалино, которые он так обожал. Художник был само совершенство: облаченный в белое, он больше не казался старомодным, напротив, он словно вышел прямиком из рэп-клипа, шумного и яркого. Оказывается, вот как выглядит «Гойя двадцать первого века».
Утро отдали экспертам.
После пламенеющего оформления зала – разочарование. Ожидали продолжения шоу, а вместо этого – химики, которые нудят об излучениях радия-226 и постепенном распаде урана-238 с течением времени.
Никто ничего не понял, но окончательное заключение не подлежало обжалованию.
– «Pinturas rojas» являются подделкой, осуществленной менее чем за двенадцать лет до проведения экспертизы, и по ошибке приписанной Франсиско Гойе, – подвел итог глава группы экспертов. – Что однозначно доказывает излучение свинца, содержащегося в белилах, использованных в данных картинах.
В качестве подтверждения нагрянули другие специалисты и пустились в подробный разбор программного обеспечения печи на улице Адриена Лесена. И снова суду, присяжным и публике пришлось выслушивать долгие непонятные объяснения, но вывод был ясен: