Земля обетованная

Мне было трудно решить, что из всего этого делать. Антиналоговый, антирегулирующий, антиправительственный манифест "Чайной партии" был едва ли новым; его основная сюжетная линия — что коррумпированные либеральные элиты захватили федеральное правительство, чтобы вынимать деньги из карманов трудолюбивых американцев для финансирования социального патронажа и вознаграждения корпоративных приближенных — была той, которую республиканские политики и консервативные СМИ пропагандировали годами. Как оказалось, "Чайная партия" также не была спонтанным, низовым движением, за которое себя выдавала. С самого начала филиалы братьев Кох, такие как "Американцы за процветание", а также другие консерваторы-миллиардеры, которые участвовали в собрании в Индиан-Уэллсе, организованном Кохами сразу после моей инаугурации, тщательно взращивали движение, регистрируя доменные имена в Интернете и получая разрешения на проведение митингов; обучая организаторов и спонсируя конференции; и в конечном итоге обеспечивая финансирование, инфраструктуру и стратегическое направление "Чайной партии".

Тем не менее, нельзя отрицать, что "Чайная партия" представляла собой настоящий популистский всплеск в Республиканской партии. Она состояла из истинно верующих, одержимых тем же энтузиазмом и яростью, которые мы наблюдали у сторонников Сары Пэйлин в последние дни кампании. Часть этого гнева я понимал, даже если считал его ненаправленным. Многие белые из рабочего и среднего класса, тяготеющие к "Чайной партии", десятилетиями страдали от низких зарплат, растущих расходов и потери стабильной работы "синих воротничков", которая обеспечивала надежный выход на пенсию. Буш и республиканцы-истеблишмент ничего не сделали для них, а финансовый кризис еще больше опустошил их общины. И пока, по крайней мере, при моем руководстве экономика неуклонно ухудшалась, несмотря на более чем триллион долларов, направленных на стимулирующие расходы и спасение. Для тех, кто уже был предрасположен к консервативным идеям, мысль о том, что моя политика была направлена на помощь другим за их счет — что игра была подстроена, а я был частью подтасовки — должна была показаться вполне правдоподобной.

Я также испытывал нескрываемое уважение к тому, как быстро лидеры "Чайной партии" мобилизовали сильную поддержку и сумели доминировать в новостях, используя некоторые из тех же социальных сетей и стратегий организации низов, которые мы применяли во время моей собственной кампании. Я провел всю свою политическую карьеру, пропагандируя гражданское участие как лекарство от многих болезней нашей демократии. Вряд ли я могу жаловаться, говорил я себе, только потому, что именно оппозиция моей повестке дня сейчас подстегивает такое горячее участие граждан.

Однако со временем стало трудно игнорировать некоторые из наиболее тревожных импульсов, движущих движением. Как и на митингах Пэйлин, репортеры на мероприятиях "Чайной партии" уличили участников в сравнении меня с животными или Гитлером. Появились плакаты, на которых я был одет как африканский знахарь с костью в носу и надписью OBAMACARE COMING SOON TO A CLINIC NEARAR YOU. Появились теории заговора: что мой законопроект о здравоохранении создаст "группы смерти" для оценки того, заслуживают ли люди лечения, расчищая путь для "поощряемой правительством эвтаназии", или что он принесет пользу нелегальным иммигрантам, служа моей большой цели — наводнить страну зависимыми от социального обеспечения избирателями, которые являются надежными демократами. Чайная партия также воскресила и подлила масла в огонь старый слух из предвыборной кампании: что я не только мусульманин, но и родился в Кении и поэтому по конституции не могу занимать пост президента. К сентябрю вопрос о том, насколько нативизм и расизм объясняют подъем Чайной партии, стал главной темой дебатов на кабельных шоу — особенно после того, как бывший президент и пожизненный южанин Джимми Картер высказал мнение, что крайняя ярость, направленная на меня, по крайней мере, частично порождена расистскими взглядами.

В Белом доме мы взяли за правило не комментировать все это — и не только потому, что у Экса были данные о том, что белые избиратели, включая многих, кто меня поддерживал, плохо реагировали на лекции о расе. В принципе, я считал, что президент никогда не должен публично ныть по поводу критики со стороны избирателей — это то, на что вы подписались, согласившись на эту работу, — и я поспешил напомнить репортерам и друзьям, что мои белые предшественники выдержали свою долю злобных личных нападок и обструкционизма.