Земля обетованная...

Все это Хаим отмечал про себя, понимая, что Ионасу, очевидно, не удалось уговорить главного экспедитора вернуть его, Хаима, на работу в порт.

— Так, оказывается, твоя Ойя не из ваших? — вдруг вне связи со всем предыдущим сказал Нуци, не глядя на Хаима. — А ты скрывал…

«Значит, узнал меня реббе! Это он, Бен-Цион Хагера, повинен в моем увольнении…» — сразу понял Хаим и признался:

— Да, Нуци. Она гречанка… Но я ровным счетом не понимаю, какое это имеет значение? Она спасла мне жизнь! Ты понимаешь, что это значит? Есть же какие-то нормы порядочности!

Ионас обдал Хаима презрительным взглядом, но Хаим, не замечая этого, продолжал:

— К тому же я люблю ее! Ведь речь Идет о моей жене! Жене, которая скоро станет матерью моего ребенка! Ты понимаешь это, Нуцик?

— Да, да, Хаим! Конечно, понимаю… — поспешил-ответить Нуци. — И она тебя любит. Это всем известно. И труженица она у тебя отменная: на фабрике ею очень довольны, и дома хлопочет, как муравей. Мы всегда удивляемся ее неутомимости, честное слово! Все это так… Но согласись, что и ты, как холуц квуца, носящего имя нашего Иосефа Трумпельдора, нарушил общепризнанные каноны поведения! Более того…

— Погоди, Нуцик! — недоуменно пожав плечами, прервал своего приятеля Хаим. — Чем же, интересно, я их нарушил? Обворовал кого-нибудь или убил?..

— Ну, ну! При чем тут обворовал и всякое такое? Хотя, между прочим, иногда высшие интересы обязывают нас делать и то и другое… И ты не притворяйся непонимающим, не морочь, пожалуйста, мне голову! Не такой уж ты новичок в этом деле, слава богу. А нарушение, о котором я говорю, состоит в том, во-первых, что ты и Ойя даже не обвенчаны!.. Понимаешь, что это означает?

— Ну и что?

— Возможно, для тебя это не имеет значения, — раздраженно продолжал Нуци, — однако ни один порядочный еврей не позволит себе такого… Да, да! И во-вторых, она же гречанка! Мы и они несовместимы, как небо и земля, как день и ночь! Это ты можешь понять?..

— Подожди, Нуцик! Ты все твердишь, что мы не обвенчаны, что Ойя не нашей национальности и что в этом мое преступление… Пусть так. Но ведь меня никто об этом раньше не спрашивал! Чего же в таком случае все вы всполошились?

— А не спрашивали тебя потому, что ты холуц и, как само собою разумеющееся, правоверный еврей! Так по крайней мере полагали мы: я, Симон, Кнох и другие. Мне, доверчивому чудаку, и в голову не приходило, что холуц может совершить такое!

— Но и я ровным счетом ни разу не задумывался над этим, потому что не видел, да и сейчас не вижу, никакого преступления в том, что жена у меня гречанка, ей-богу!

Упорство Хаима разозлило Ионаса.

— Не заговаривай мне зубы! Ты прекрасно знал и раньше, что смешанные браки нашими обычаями запрещены! И не только запрещены, но и преследуются здесь со всей строгостью! Так что не разыгрывай из себя незнайку! И вообще я удивляюсь твоему нахальству! Серьезно! Ведь только какие-нибудь красные демагоги могут говорить так и, что в миллион раз хуже, мыслить так!.. Это же просто страшно! А ты все-таки холуц, прошедший «акшару»! Холуц, которому оказали большое доверие, приняли в самую чистую, самую честную и лучшую из лучших наших организаций! Людей в нее, ты знаешь, отбирают со всей строгостью. А ты что натворил?!

— Ну, ей-богу, Нуцик! Ты все, по-моему, усложняешь и накручиваешь. Ну что такое я натворил? Не понимаю.

Ионас вскочил.

— И ты еще спрашиваешь? Да если бы мы знали, что ты связался с гречанкой, разве оказали бы тебе такое доверие? Посвятили бы тебя в святая святых? Никогда! Понимаешь? Ведь ты же обманул всех наших хавэрим… Осквернил самым подлым образом все благородные идеалы «Иргун цваи леуми». Это же знаешь что такое? Это же… это же граничит с предательством! И за такие штучки по головке у нас не гладят! Это-то ты хоть понимаешь?

И Хаиму вспомнилось, как в памятную ночь в кабинете Соломонзона Штерн кричал Майклу: «Ты предатель, и твое место на виселице!» При мысли о том, что и его могут запросто окрестить предателем и пристрелить, как собаку, Хаим содрогнулся, хотя вины за собой не видел ни в делах своих, ни в помыслах. Тяжкие обвинения, которые обрушил на него Ионас, представились ему каким-то чудовищным недоразумением.