Земля обетованная...

Обойдя на станции всех знакомых, удрученный и усталый, Хаим побрел в город. То, что накануне казалось ему легко доступным, теперь представлялось в совершенно ином свете. И снова, как всегда в трудных случаях, сердце сжала робость: он подолгу нерешительно топтался у порога какой-нибудь знакомой конторы, прежде чем открыть дверь. Обращался он и во французскую больницу святого Люиса, побывал в квартале немецких колонистов, попутно заглянул к знакомому маклеру, что жил напротив мечети Хассан-Бека, потом кто-то сказал ему, что на Таршешстрит якобы нужен посыльный, и он поплелся туда, но, увы! Его сочувственно выслушивали, делились с ним и своими невзгодами, а в заключение либо высказывали надежду на то, что в самое ближайшее время дела круто улучшатся и тогда можно будет подумать о подходящей для него службе, либо, не скупясь, подсказывали, куда следует обратиться, где будто бы он наверняка сможет устроиться.

— Послушайте меня, там вы обязательно найдете то, что нужно! — советовал Хаиму портье кинотеатра «Одеон». — Никого больше не спрашивайте, никуда больше не ходите, не тратьте напрасно время, а идите прямо туда!

А «там» все повторялось сызнова. Бесплодное скитание по раскаленной от солнца пыльной Яффе вконец измотало Хаима, к исходу дня у него гудела голова от советов, посулов и нестерпимой жары.

— Кругом одни «адвокаты»! — пожаловался Хаим знакомому грузчику. — С виду все серьезные люди, уверяют, доказывают и даже божатся, что там-то и там-то нужен человек, а приходишь — на тебя смотрят, будто ты не то с неба свалился, не то просто жулик…

Но Хаим все же успокаивал себя: что ж, сегодня не удалось — удастся завтра, во всяком случае, он теперь хоть знает что к чему.

С этими мыслями он отправился домой. Еще со двора Хаим заметил, что Ойя уже пришла с работы. Он был приятно удивлен ее преждевременным возвращением.

Осторожно приоткрыв дверь своей времянки, Хаим просунул голову, лицо его расплылось в улыбке. Но он тотчас заметил, что Ойя встревожена, в глазах ее застыл испуг.

Жестами она дала ему понять, что мастер выгнал ее с фабрики… Причина? Она не знает. Но Хаим уже догадывался о том, что произошло.

Он попытался было успокоить Ойю: мол, что бог ни делает, все к лучшему, давно пора уйти с работы — вон какой у нее живот! И мастер, видимо, пожалел ее… Не иначе!

Однако это не помогло. Ойя нахмурила брови и отчаянными жестами принялась показывать, как толстый мастер кричал на нее, тыча под нос кулаки, потом взял за плечи, подвел к воротам и вытолкнул… И никто из женщин, даже соседка, мальчик которой повесился, не заступился. Все стояли в сторонке и молча смотрели.

Хаим продолжал убеждать, будто все это только очередное недоразумение, из-за которого ни в коем случае не следует волноваться, и для большей убедительности смачно сплюнул. Дескать, все сущая чепуха! А главное — это то, что он любит ее больше всего на свете, и поэтому ничто им вдвоем не страшно! Он нежно обнял дрожавшую от волнения Ойю и осторожно, словно прикасался к цветку, с которого могли осыпаться лепестки, поцеловал ее. В это мгновение в дверь кто-то грубо постучал и, не дожидаясь ответа, распахнул ее настежь. Хаим и Ойя оглянулись: на пороге стоял высокий сухопарый старик в длинном черном кафтане, с седой бородой и маслянистыми, пожелтевшими не то от никотина, не то от чего-то другого длинными пейсами, свисавшими из-под обеих сторон его широкополой затасканной черной шляпы.

Не спрашивая разрешения, будто у себя дома, старик направился к табуретке, мимоходом покосился на застывших от изумления Хаима и Ойю, достал из-под кафтана помятый клочок бумаги и, неторопливо постелив его поверх табурета, осторожно сел. Все еще не произнося ни слова, он неприязненно оглядел помещение, покосился на камни, заменявшие ножки под матрацем, почесал шею под бородой. Весь вид пришельца говорил о его глубоком неудовольствии.

— Откуда молодой человек изволил прибыть и давно ли находится на земле праотцов? — невыразительным голосом, будто продолжая прерванный разговор, начал старик, не упомянув при этом, кто он и зачем пришел.

Едва Хаим успел ответить на этот вопрос, как тут же посыпались другие: где молодой человек выучил иврит и знает ли он идиш? Имена его отца и матери? Кто из них жив? Есть ли у него братья и сестры? Имеются ли родные в эрец-Исраэль? Был ли кто-нибудь в его роду нееврейского происхождения и насколько сами родители правоверные люди?..

Хаим старался отвечать спокойно, но наряду с тревожным чувством в нем росло возмущение против бесцеремонности, с какой вел себя этот незнакомец. Поэтому Хаим стал отвечать односложно и все более и более резко.

Старик уловил эту перемену и теперь уже тоном далеко не безразличным потребовал отвечать на его вопросы обстоятельно: ведь он пришел сюда не ради забавы, а прислан раввинатом, где является младшим дайяном[96], будучи к тому же потомственным хасидом.