Земля обетованная...

— Ну, а у нее, у этой шиксэ, вы были хотя бы первым? Или тоже не знаете?

— Я ровным счетом не понимаю, — Хаим вновь недоуменно пожал плечами, — почему это вас интересует? И вообще как можно задавать такие вопросы?!

Оказалось, что в функции раввината входит контроль и за этой стороной супружеской жизни людей, обитающих на землях предков.

— А между прочим, — заключил свои разъяснения старик, — молодой холуцел знает, что именно может служить подтверждением девственности жены?

Покраснев от стыда, Хаим не мог вымолвить ни слова. Старик, однако, упорно продолжал допытываться, не стесняясь в выражениях, вновь и вновь пристально рассматривал трясущуюся Ойю.

Хаим понял, что совершил ошибку, не сказав сразу, как было. Тогда бы бесстыжий старикан, возможно, скорее отвязался. Теперь Хаиму приходилось расплачиваться за свою застенчивость, отвечая на каждый в отдельности вопрос представителя раввината.

Видя растерянность Хаима, старик все же счел за благо объяснить, почему столь подробно донимает его расспросами:

— Ваш отец — кохэн. Это вы, конечно, знаете? Слава богу… Значит, его сын тоже принадлежит к этому колену привилегированных людей нашего народа. И если сына по молодости потянуло на неправильный путь, так это еще не значит, что он не остался кохэном… Поныне, согласно библии, эта каста пользуется привилегиями: например, к чтению торы их призывают первыми… И не только это!

Старик растолковал своим нудным сиплым голосом, что наряду с преимуществом талмуд, среди прочего, накладывает на эту часть родовой аристократии еврейства и определенные ограничения. Он сообщил, что кохэнам запрещается касаться мертвецов и входить в дом, где имеется покойник, если таковой не из самых близких родственников; строжайше запрещается кохэнам жениться на разведенных женщинах, на бездетных вдовах, а также на женщинах, включая девочек, иной веры…

— Ну и кроме того, — продолжал бородач, — талмуд, к вашему сведению, строго-настрого запрещает вступать в брак с идиотами и слабоумными… Глухонемые относятся к этой же категории! Разве вы не знали? Нет? Не верю… Пустые разговоры… Хотя вашему отцу, может, было некогда растолковать все это вам, своему сыну. Или, может, сыночек не внимал отцовским наставлениям? Бывает и так, я знаю. Оттого и не приходится удивляться, почему вдруг молодой холуц пренебрегает священными обрядами и порядками… Не напрасно же наши мудрейшие праотцы говорили: «Торопись, покупая земли, но медли, выбирая жену; продай с себя последнее, но женись на дочери ученого». И еще: «Выбирая жену, поднимись на одну ступень, а выбирая друга — опустись на одну ступень». А вы как поступили? Вы кого себе выбрали? Чья она дочь? Вы подумали, прежде чем выбрать себе жену? Нет, конечно.

Этот тяжкий, изматывающий душу разговор длился более четырех часов.

Хаима мутило от волнения и отвращения, которое он испытывал, выслушивая представителя раввината. К тому же он не переставал беспокоиться за Ойю. Бедняжка, разумеется, заметила, как он то краснеет, то бледнеет, то молчит, понуря голову. Понять было нетрудно, что вновь на их бедные головы обрушилось несчастье.

Когда наконец-то представитель раввината поднялся с табурета, за окном было темно. Снова неторопливо осмотрев комнату, он в который уже раз вперил свой взор в Ойю, брезгливо поморщился и, укоризненно покачав головой, шагнул к выходу. У порога дайян остановился и, как слепой, стал ощупывать рукой косяк двери. И вдруг с яростью закричал:

— Ам-хаарец![100] На дверях этого дома нет мезузы![101] Ай-яй-яй, что делается, что творится, Шма-Исраэль! Он даже забыл, что этот свиток является обязательным для каждого жилого помещения, если в нем живет еврей, конечно! Но раз жена гойя[102], так и сам он огои́лся… Ай-яй-яй! Ай-яй-яй…

Перешагнув через порог, бородач обернулся и, обдав Хаима полным презрения взглядом, строго наказал:

— Завтра же утром явитесь в главную синагогу. Она находится на Аленби, угол Ахад-Хаам… И возьмите с собой молитвенник! Он у вас есть, или вы никогда не брали его в руки? И вообще что у вас там имеется?

— Махзор[103] у меня есть.

— Махзор-витри?

— Да.

— Хорошо. Берите его. Ну, а заупокойную молитву «кадиш» по матери в «йорцайт»[104], наверное, ни разу не произносили? И обряд поминания усопших «газхарот-не-шамот» тоже не знаете? Честно признайтесь, мешумет?!

— Все это я знаю, — устало пролепетал Хаим. — Я же говорил вам, что учился в талмудтойре…

— И пятикнижие изучали или вы даже не знаете, что это такое?

— Изучали, изучали… И пятикнижие с комментариями «раши» проходили… Не беспокойтесь!

Старик недоверчиво покосился на холуца, постоял несколько секунд в раздумье и, ничего не сказав, неторопливо, словно намереваясь еще вернуться, поплелся со двора.

После ухода дайяна Хаим с остервенением захлопнул дверь, задвинул тяжелый засов. Ойя сразу зарыдала. Едва Хаиму удалось немного ее успокоить, как снова кто-то постучал в дверь. Хаим ужаснулся, подумав, что вернулся бородач, но стук повторился, тихий, осторожный, и Хаим понял, что ошибся: пришел кто-то другой.