Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века

Из своей маленькой комнатки на Довер-стрит я обратилась к миру, и мир открылся мне. Через книги, через беседы с благородными мужчинами и женщинами, через общение со звездами глубокой ночью, я входила в каждую величественную палату дворца жизни. Мне не приходилось пускать в ход свои чары, чтобы войти. Двери открывались передо мной, потому что я имела право находиться внутри. Моей жалованной грамотой было стремление к многообразию жизни, которое было даровано мне при рождении, и с тех пор, как я научилась передвигаться без посторонней помощи, я собирала всё прекрасное, что было в мире вокруг меня. Будь у меня здоровье и место, где стоять, я бы собственными силами добилась своего и на необитаемом острове. Когда я оказалась в саду Америки, где для воплощения возможностей требуется честолюбие, моим дням суждено было превратиться в триумфальное шествие к поставленной цели. Даже самый недружелюбный свидетель моей жизни не осмелится отрицать, что я добилась успеха. Поскольку помимо второстепенного стремления к величию, богатству или конкретному достижению, главной мечтой моей жизни была сама жизнь – и я жила. Костёр жизни был моим, и выше всего тянулись языки пламени, зажжённого на Довер-стрит.

Мне ни часа в жизни не было скучно, и нигде я не чувствовала вкус жизни так остро, как в трущобах. Во всех моих бедах меня насквозь пронизывало пророческое ощущение того, как они должны закончиться. Каждое завтра было окружено ореолом романтики, а под покровом ночи слышался шелест крыльев будущих приключений. Ничто, прикоснувшееся к моей жизни, не могло быть заурядным, поскольку у меня был дар притягивать необычное. И когда мои самые благородные мечты будут воплощены, я не встречу ничего более прекрасного, ничего более далёкого от обыденности, чем кое-что из того, что вошло в мою жизнь на Довер-стрит.

Друзья приходили ко мне с благородными дарами служения, вдохновения и любви. Пришла подруга, после разговора с которой объем жизни увеличился вдвое. Она оставила розы на моей подушке, когда я была больна, и пробудила в моём сердце жажду величия, которую мне еще предстоит утолить. Пришёл другой друг, чья душа лучилась солнечным светом, чьи глаза видели сквозь любое притворство, чьи губы не глумились ни над чем святым. Пришёл третий друг и принёс золотой ключ, который открыл последнюю тайную комнату жизни для меня. Друзья шли толпой отовсюду, некоторые были бедны, некоторые – богаты, но все они были преданными и настоящими и не оставили в моём сердце ни одной незаполненной ниши, ни одного неисполненного желания.

Я уже давно выяснила, что быть живым в Америке – значит нестись в центральном потоке реки современной жизни; а иметь сознательную цель – значит держать штурвал, который управляет кораблем судьбы. Я была жива до кончиков пальцев, там, на Довер-стрит, и все мои девичьи замыслы служили одной главной цели. Было бы удивительно, если бы я увязла в болоте трущоб. По всем законам моей природы я должна была воспарить над ними, чтобы достичь более справедливых мест, которые ждут каждого освобожденного иммигранта.

Характерной чертой честолюбивого иммигранта является то, что ему недостаточно собственного прогресса. Успех в одиночку – это неполноценный успех в его глазах. Поднимаясь выше, он должен взять с собой семью. Поэтому, когда я отказалась быть удочерённой богатым стариком и вместо этого осталась верной своей семье в трущобах, я лишь следовала правилу; и я могу говорить об этом без хвастовства, потому что моей заслуги в этом не больше, чем в том, что я просыпаюсь посвежевшей после крепкого ночного сна.

Это наводит меня на мысль о том кратком списке моих добродетелей, благодаря осуществлению которых, я, можно сказать, и привлекла свою удачу. Мне кажется, что я всегда давала природе шанс, использовала свои возможности и практиковала самовыражение. По крайней мере за это враги могут отдать мне должное, а большего не смогут приписать мне даже мои друзья.

Когда я жила на Довер-стрит, я не философствовала ни о тонкостях своего характера, ни об иммигранте и его привычках. Я жила своей жизнью, а мораль существовала сама по себе. После Довер-стрит были Эпплпай Элли, Леттербокс Лейн и другие жуткие уголки бостонских трущоб, пока нашим соседям, вероятно, не начало казаться, что мы будем вечно исследовать дно жизни. Но мы нашли короткий путь – всё же нашли короткий путь! А тот маршрут, что мы проделали из многоквартирных домов в душных переулков до нашего милого коттеджа, где солнце светит в каждое окно, а зелёная трава подходит к самому порогу, был проложен отцами-пилигримами, которые перенесли свои полевые заметки на очень тонкий пергамент и назвали его Конституцией Соединённых Штатов Америки.