Земля под копытами

Утром является Сластион с портфелем в руках, в портфеле — кельма. Пришел день реализации, говорит, буду погреб ставить. Сложил он погреб, хоть я, признаться, переживал очень. Не за день, конечно, как похвалялся, с неделю копался. Но сделал — как себе, ничего плохого сказать не могу. Кирпич к кирпичу, как солдатики на параде, и расшивка аккуратная. В середке разных закоулочков напридумывал, и для квашения, и для бураков и моркови, и для банок, а пригребицу таким кандибобером выложил, что другой такой в селе не было и больше не будет. Потом уже из города приезжали, фотографировали для музея, потому что в пригребице, говорят, соединяется хозяйственная необходимость с яркими приметами сегодняшнего дня, народное творчество и этнография на новом этапе. Вам, отвечаю, графия, а мне в копеечку влетело, потому — перерасход цемента и кирпича из моего семейного бюджета — только на одни ступеньки, чтоб на пригребицу подниматься, сколько пошло, и вы, коль уже фотографируете для музея на моем собственном подворье, должны бы мне за это какую-никакую копейку кинуть, я законы знаю. Пообещали, значит, прислать, да вот и поныне жду.

Ну, дошло у нас со Сластионом дело до магарыча. Является он магарыч пить — гармошка на плече. Я, говорит, всю музыку играю, но больше всего военные марши уважаю, а из военных маршей самый мой любимый — «Марш артиллеристов». Сейчас взойду на пригребицу и сыграю «Марш артиллеристов» в честь моего первого погреба, пока народ соберется.

— Какой народ?!

— А на торжественный митинг по поводу большого события в нашем краю и в более широком масштабе — моего первого погреба. Пройдись по дворам, а я клич кину музыкой. Я с пригребицы открою митинг, когда массы сойдутся, а потом ты дашь мне слово для доклада и обмена опытом. После доклада попросишь меня разрезать ленточку. За лентой я утром в район сгонял. Я сыграю «Марш артиллеристов» и разрежу ленточку, а ты обеспечивай аплодисменты, чтоб переходили, когда я моргну, в овацию…

Меня, конечно, как кипятком ошпарили эти его слова. Не люблю я, чтоб мне в борщ заглядывали. Мое пусть моим и будет. Люди что? Плохо — осмеют, хорошо — позавидуют, а то еще и напишут куда. Этого мне не надо. Не затем я тратился (двухметровым забором отгородился и ворота железные — нигде ни щелки), чтоб добровольно людей на свое подворье пускать.

— Не-е! — отвечаю твердо. — Митингов в моем дворе не было и не будет, такого я не допущу. А ты, Йосип Македонович, пей магарыч, бери заработанное — и до свидания. Митингуй возле своей жинки.

Гармошка у него в руках всхлипнула и умолкла. А лицо сделалось такое, будто я на него, на Сластиона, анонимку написал. Щеки опали, губы дрожат, из глаз, гляжу, вот-вот слезы покатятся. На что уж я не слабонервный, а и у меня на душе заскребло: хоть он и без должности, а с портфеликом, думаю себе, никогда наперед не знаешь, не угадаешь…

— Я тебе погреб делал, хоть сегодня на выставку, как высокому начальнику, не посмотрел, что ты — никто, быдло. Потому я на всех этапах согласно с высшими указаниями борюсь за качество. А ты не захотел праздничного фейерверка для моей влюбленной в почет души организовать. Мне ведь хочется на виду быть, при общественном внимании. Так сам свой магарыч и пей, хоть залейся. Сластион до чарки не охоч, и денег твоих поганых мне не нужно, делал я погреб для души и собственной радости…

С тем Сластион взял гармошку под мышку и пошел со двора. Так я на магарыче сэкономил, а денег Сластионовых мне не надо, я такой: моего не трожь, но и у другого не возьму. Три раза я Сластиона встречал и трижды деньги предлагал, да он отказывался. Пришлось жинке Сластионовой отдать, та взяла.

Может, с год мы не здоровались, обиделся, что я митинговать во дворе не дозволил; потом, когда у него переболело, «здравствуй» — говорил, а больше ни слова с той поры. Хоть и на одной улице жили, а вроде на разных планетах. Где он теперь, не знаю и знать не хочу, впервые сейчас слышу, что нет уже Сластиона в селе.

В гости не хожу и у себя не принимаю, за делами некогда мне язык чесать.

8

Не видал, не слыхал — зря говорить не буду. А бабский телефон — он что угодно натрещит. В сельском Совете документально скажут, где в данный момент находится житель нашего села Йосип Македонович Сластион. Им положено знать, они и должны ответить.

А о прошлом его выложу все, что знаю. Ежели, значит, надо осветить и описать. Я сам, хоть и пенсионер, районную газету выписываю и журнал для пчеловодов. А книжек некогда читать, разве что зимой, в праздники. Знаете, какая жизнь у пенсионера? Возле жинки за тыбика — ты б пошел, ты б подал. Да десять ульев, в каждый надо заглянуть, порядок навести. И в селе меня не забывают; один приходит — сделайте рамы на веранду, другой встречает — сколотите, дед, притолоку или там дверь. Знают, что у деда и циркулярка, и верстачок, и руки еще худо-бедно гнутся.