Земля помнит всё

— Нет, Байрам, не говори так. Что ты мог понять?

Они остановились у полевого стана. По полю взад-вперед сновал гусеничный трактор. У самого края пахоты Гурт деревянной саженью ткнул в борозду, покачал головой.

— Опять чуть царапает! Ну что за человек!

Трактор, развернувшись на другом конце карты, шел к ним.

— Новым плугом пашем, — сказал Гурт, глядя на приближающийся трактор. — Хорошая вещь: кроме главного, еще маленький плужок подвешен. Вот подойдет, взгляни. Видишь сорняк? — Гурт пригнул к земле жесткий стебель чаира. — Маленький плужок выворачивает его прямо с корнем, в борозду складывает, а большой-снизу чистую землю забирает и накрывает сорняк, ни за что не прорастет! Шапку снять перед тем, кто такую штуку придумал. Жаль только, мало их пока.

Шагах в десяти от Гурта трактор остановился. Из кабины выпрыгнул Баллы в тяжелых сапогах, в пропитанном мазутом ватнике.

— Не ругайся, Гурт-ага, — сразу начал он, виновато глядя на бригадира. — Я еще на том конце понял, чего ты остановился. Думаешь небось, лень мне. Не тянет он! А поднажмешь чуток, сцепления летят. — Тракторист улыбнулся, протянул руку Байраму. — С нашим бригадиром столковаться непросто. Ей-богу, Гурт-ага, зря сердишься, и так на семь сантиметров глубже нормы.

— При чем тут норма? Ты паши, как я тебе говорю. Пожаловался, тяжело идет, один плуг сняли. Теперь чего тебе надо?

— Нельзя сорок два сантиметра. Клянусь, Гурт-ага! — для большей убедительности Баллы стукнул себя кулаком в грудь. — Трактор прямо воет, бедняга. Даже задом вскидывает.

— Ничего. Лишь бы ты не вскидывал.

— Ладно, Гурт-ага, я буду пахать, я человек подневольный. А полетит сцепление, запчасти просить не пойду. Машина только из ремонта, с какими глазами я на склад явлюсь? И для "Алтая" все равно ни одной запчасти нет. В районе тоже не добьешься. Может, у них и лежит где, не дают. Всем в ручку совать надо…

— Ладно, об этом давай пока не будем. Работай, а поломается — моя забота, из своего кармана дам. Ясно? — Гурт укоризненно посмотрел на Баллы. — Вот ты толкуешь: части, сцепление… А знаешь, сколько муки будет с этим чаиром, если он опять приживется? Сколько пота, сколько расходов!.. Так что давай паши, как сказано, и поменьше разговаривай.

Баллы ничего не ответил. Гурт положил на плечо сажень. И вдруг спросил:

— А ребятишки чего тут? Чьи это?

Высунув из кабины головенки, на них во все глаза глядели два мальчугана.

— Мои, — Баллы виновато опустил голову. — Юсуп и Ахмед.

— Ох, Баллы, и упрям же ты! Сколько раз тебе повторять?..

— Клянусь, Гурт-ага, ничего поделать не могу. Не отстают, и все! Прибить страшно, все-таки мужская рука… Дома оставить, матери голову отъедят. Ей ведь крепко достается, недавно двенадцатый народился. Ахмед! Не крутись, вывалишься!

Мальчишки захихикали.

— В детсад почему не водишь? — строго спросил Гурт.

— Э-э!.. Не получается… Отвела она один раз. Удрали.

— Ладно! Снимай-ка их оттуда. На стан доставлю твоих молодцов. А в обед чтоб отдал матери. Дети все-таки, не приведи бог, под гусеницы свалятся…

Сначала Гурт держал ребятишек за руки, старался шагать помельче. Но идти по глубокой пахоте было нелегко, и он взял меньшого на руки. Баллы поглядел им вслед.

— Клянусь святыми, беспокойный человек наш Гурт-ага. До всего ему дело. Замучают его мои мальцы. Да, что там ни говори, а человек он настоящий, хороший старик. — Баллы достал ключ, покрутил какую-то гайку. — Все на свете отдаст, чтоб только земле уход настоящий. Придется послушать его. Может, и выдержит мой верблюд. — Баллы с улыбкой кивнул на трактор. — Садитесь, Байрам-ага, подброшу до края карты.

— Нет, я лучше пройдусь.

Байрам не спеша шагал к селу. Думал. Почему Назар не рассказал ему все это? Не может ведь быть, чтоб не знал. Правда, тогда, после совещания в конторе, вынужденный как-то объяснить происшедшее, Назар признал, что засоленных земель много. Но тотчас же добавил, что везде так, что, мол, не по их вине. И сказал он это не Гурту, не бригадирам, а ему, постороннему, несведущему человеку. В чем дело? Почему Назар все время хочет себя оправдать? Ведь, не случись этого разговора с Гуртом, так бы и угощал его Назар рассказами о своих достижениях.

А может, брат просто таится от него, скрывает трудности, слабые места? Скрывает от брата?! Зачем?!

А что, если ты просто-напросто не знаешь своего брата? Что, если художник точнее уловил его человеческую суть? Может быть, это и есть то самое белое пятно, которое так мешало тебе, когда ты работал над поэмой? И когда потом читал её в театре? Нет, это исключено. Так, как он знает Назара, не знают его ни Гурт, ни ашхабадский художник.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ