Меч Рогволода стремительной змеёй метнулся к груди князя глинян, Блюссо успел увидеть какое-то размытое движение, отчаянно отмахнулся мечом. Раздался звонкий вскрик оцела, обломок клинка упал на утоптанную траву, вои Блюссо торжествующе взревели, но тут же смолкли. Венд, махнув мечом слишком сильно, поворотился к Рогволоду боком, бешеный полочанин бросился на своего противника словно кошка, резанув по горлу обломком меча.
Горло рвануло болью, Блюссо пошатнулся, роняя меч, всё ещё не понимая, как это так могло случиться, чтобы этот бешеный мальчишка-полочанин, это литовское отродье, сумел его достать.
Солнце на миг остановилось над тёмно-синей водой озера.
Блюссо попытался покоситься куда-то в сторону, словно хотел отыскать Сигрид – как она здесь оказалась, откуда?! Он же сам слышал от пленных данов, что она добралась до Роскильде невредимой. (Вновь кольнуло острое сожаление, что не дал тогда себе воли – не убыло бы от княгини, да и подумаешь, пыль, кровь да синяки – а то не доводилось тебе, княже, в набегах, насиловать полонянок в пыли…). Но ноги уже отказали, и Блюссо валился в утоптанную траву, заливая кровью кольчугу.
Обе дружины ошалело замерли – победы Рогволода не ждал никто.
Первым опомнился Рах. Коротко рявкнул на воев, «рогволожичи» ощетинились копьями, торжествующе завопили. Остальная дружина Рогволода, до того недвижно стоявшая на пригорке, хлынула вниз, охватив место поединка и оттесняя «блюссичей» от тела своего вождя. Глиняне не сопротивлялись – снявши голову, по волосам не плачут. Кончились надежды Блюссо на велигардский престол.
От огня тянуло жареной олениной, от озера – сыростью и холодом, от саксонского бурга – удушливой гарью. Шипели на углях капли жира, плескались на озере волны. Гудел в вершинах сосен ветер.
Рогволод протянул Боримире на прутике горячее, ещё шкварчащее мясо.
Девушка кивком поблагодарила – она молчала весь вечер и только глядела в огонь, то и дело шмыгая носом – видимо, слёзы ещё не отступили до конца.
Богуш тёрся где-то у костров дружины; Рогволод уже не раз и не два слышал где-то его смех – мальчишка пережил гибель деда Вышко намного быстрее, чем Боримира. Да и понятно – мальчишка же. К тому же ему и самому ратного труда пришлось хватить. А сейчас он находился среди дружины, рядом с воями – о чем ещё мечтает любой мальчишка, как не об этом, пусть даже он из трижды не войской семьи, а рыбак альбо пахарь.
Рогволод вдруг поймал себя на том, что думает о судьбе мальчишки как о деле решенном, словно кто из воев уже захотел взять его к себе носить за ним копье. А чего бы и нет, впрочем – давно прошли те времена (как бы ни ворчали о том старики), когда воем мог стать только сын воя. Да и сам мальчишка, осмелясь сопротивляться воям, взяв в руки оружие, сломал свою долю и получил новую – попробуй он теперь рыбу вновь в озере ловить, так и не узнают его небось озёрные духи, водяные да русалки, не вспомнят, как по весне приносил он жертвы на озерном берегу, зазывая в сети рыбу, как бросал зимой в прорубь коровай хлеба, чтобы помнили его хозяева Зверина-моря. Так что иного пути у мальчишки, пожалуй что и нет – сломали его долю его собственная отвага да воля Блюссо.
Вспомнив про Блюссо, Рогволод невольно покосился в сторону догорающего бурга – «блюссичи» расположились всего в перестреле от «рогволожичей», тоже жгли костры и пили саксонское пиво, захваченное в бурге – правили страву по своему погибшему вождю и утерянной дружинной удаче. Тело Блюссо, забрав себе только его меч взамен своего сломанного в поединке, Рогволод велел выдать дружине – меньше поводов будет мстить у наследников Блюссо, буде такие сыщутся.
Заметив взгляд князя, сидящий напротив, с другой стороны костра, гридень Рах заметил:
– Страва стравой, а поберечься надо бы, княже. Я уже и то распорядился, сторожу выставил с их стороны. Мало ли что, вдруг кому пиво в голову ударит, да мстить восхочется.
Рогволод кивнул и вдруг спросил вроде совсем о другом:
– Сколько у нас в дружине глинян?