Земля русская

В ответ обычно слышишь: да их и трактором не сдвинешь со своих мест. Не хотят они ехать ни в новые поселки, ни к детям в города. Ах, кто бы вложил в нас понимание вдовьей души! Не хотят, да! Пока ноги ходят, руки делают — не хотят покидать своих хат, садов, огородов, полевых тропинок, перелесков, где пришла любовь, счастье материнства, печаль проводов на войну, горе похоронок и где живет вечное, до конца дней, мучительно-сладостное ожидание. Не верьте, что солдатки смирились, нет, они привыкли, притерпелись, понимают разумом, что ждать нечего, но душа не смирилась, душе хочется ждать и надеяться на чудо. Надеждой и ожиданием жив человек. Памятью жив. И уедут к детям, да возвращаются. И к многолюдью прибьются, да все равно на родные места, как на свидание, ходят.

По молодости, по душевной нечуткости или еще по какой причине считаем мы это блажью, капризом, старческой упрямостью, а того не возьмем в толк, что это же драгоценнейшее наше наследство, капитал, которому цены нет, — чувство! Истинно богат человек чувством, душой доброй и отзывчивой, сострадающей, верной, щедрой — красивой душой. Вот чем богат человек, а не сберкнижкой, не машиной, не дачей.

Вот что надо бы настойчиво повторять молодым: потеснее живите со стариками, повнимательнее будьте к ним, не запирайтесь в своем «полированном и оковеренном рае». Это лишь кажется, что одним вам спокойнее, на самом деле лишаетесь вы самого важного в жизни — наполнения собственной души чувствами. Зачерствеете ведь, голыми рационалистами станете, а потом и дети ваши такими же вырастут и будете тогда запоздало сетовать на дурно воспитанное поколение.

…Матери наши крестьянки, в вечном долгу мы перед вами! Велика ваша любовь к нам, велико желание счастья нам. Но, простите великодушно, не могу таить вопроса: каждая ли из вас понимает, что любовь не должна быть слепой? Конечно, уже не вам, состарившимся в трудах и заботах, следует адресовать этот вопрос, а вашим дочкам, ставшим матерями. Но и вы, бабушки, — еще действующие тут лица, причем самые мудрые и авторитетные. Был я недавно в деревне Русаново под Великими Луками, собрались там молодые матери и стали говорить о семейной жизни. Так вот, первое, что они сказали: не хватает нам опыта своих матерей. Оглянулись молодые на вашу тяжелую жизнь, сравнили со своей счастливой, и сделали вывод: красивее вы жили! Красивее — в смысле более душевно. Расчетливость своей жизни — вот что их настораживает. Из расчета родили по одному ребенку, из расчета не обзаводятся хозяйством, а тянут от вас, из расчета выбирают работу, а расчет один — облегченная жизнь. И уже почувствовали, как и в самих себе и в детях разрастается эгоизм, непомерное себялюбие, от которого более, чем от нужды, жить становится неудобно.

Где, когда, за какой чертой слепнет материнская любовь? Я думаю, тогда и там, когда и где мать теряет  м е р у  в о з м о ж н о г о. Возможно сегодня ребенка освободить от труда? Вполне. Возможно нарядить его в то, что пожелает? Да, зачастую. Возможно одарить вещью такой стоимости, какой оценивалась в годы вашей молодости кормилица-корова? И такое бывает. Возможно ли содержать все пятнадцать лет его учения да еще лет пять, пока не станет на ноги? Возможно. Все это стало в возможностях родителей. Но где мера? Мера в согласии родительского сердца и ума. Сердце нежит, ум строжит. Сердце хочет, ум не велит. Сознание того, что дети делают свою жизнь сами, что ни одна мать не сможет прожить жизнь за сына, за дочку, должно подсказать меру возможного.

В природе нет более чуткого «прибора», чем сердце матери. Я опять вспоминаю  с в о ю. Желая нам лучшей доли, наша мать никогда не учила ни меня, ни брата, ни сестру кривым дорогам, легким путям, не учила ловчить, изворачиваться, поступаться совестью. Она учила  д о с т о и н с т в у. Счастливая жизнь в ее понятии — это достойная жизнь. Чутким сердцем она улавливала наши «отклонения» и спешила их выправить.

Научить детей жить достойно и в нужде и в достатке — это тончайшее искусство матерей, и не дай бог утратить его! Между тем в обществе нашем уже обнаруживаются симптомы болезни, когда люди не прочь поступиться достоинством, если это сулит им какое-то благо, вещь, удобство.

* * *