Земля русская

…Грустную повесть поведала мне старая женщина. Сама она работала служащей ЗАГСа. Сколько людей благословила на счастье — не счесть. Тонкой и чуткой души человек. А жила скромно, без мужа — он погиб на фронте — вырастила троих детей. И были дети, как она говорит, п р а в и л ь н ы м и. Двое такими и остались, а вот с третьей что-то случилось. Выдала замуж в состоятельную семью, радовалась: ну, эта горя знать не будет. И вот через сколько-то лет поехала мать навестить счастливую дочь — и не узнала. «Сюда, мамочка, пожалуйста, не садись, ты с дороги, на тебе пыль, а ковер очень дорогой… Здесь, пожалуйста, осторожней ходи, знаешь, саксонский фарфор, заденешь нечаянно… Ты уж не обижайся, мамочка, мы тебе вот тут, в прихожей, раскладушку поставим…» Такими условиями и предостережениями огородила дочь мамочку, что у той пропало желание остаться в «доченькином раю» — села на трамвай и уехала на частный угол к сыну. Поменяла дочь дорогую мамочку на дорогие вещи.

Других же начинает распирать самодовольство. Упаковщица, нанизавшая на пальцы восемь перстней, живет напоказ, с вызовом, я, дескать, не «как все», я выше других, потому что у меня «больше». Один мой знакомый задался целью иметь сто рубах. Шестьдесят он уже накупил и прямо-таки на глазах менялся: осанистей стал, говорил с апломбом. Спросил я у него как-то, зачем столько рубах, из моды выйдут, устареют. Он говорит: «Нынче мода не на покрой, а на количество». Тут, по-моему, что-то от купеческого тщеславия: «Завидуйте — мы все могём». И вот что еще характерно: демонстрируют они свое «все могём» на детях — принцами и принцессами наряжают. Ну, а принцы и принцессы очень скоро усваивают одно-единственное правило — «дай». Изучение микроклимата в таких семьях показывает, что у детей затормаживается развитие стержневого качества характера — готовность к действию. Свойственное человеку от природы, оно в условиях потакания как бы засыхает на корню — и вырастает человек безвольный, не способный достичь чего-либо сам, но с непомерными запросами потребителя. В конечном счете обществу будет «подарен» чистейшей воды эгоист.

Эгоизм лежит в основе моды «иметь больше других» и движет ею. Понаблюдайте за поведением такого человека, и вы увидите, что весь он сосредоточен в себе, на себе и не чувствителен ко всему, что «вне себя». Иначе сказать, не чувствует другого человека. Он может вас выслушать, даже понять, даже помочь, но способности  ч у в с т в о в а т ь  вас, ваше состояние, вашу боль, то есть сопереживать, сострадать, он уже лишился. В сущности, и с категорией самодовольных, живущих напоказ происходит то же, что и с «прячущимися», — замыкание, отдаление, обособление от людей. Их удел — одиночество.

«Иметь больше» — желание естественное, закономерное. Своим трудом создаем блага для себя. Да ведь и просто все это: чтобы делать вещи, надо их покупать. Так что само по себе стремление «иметь» полезно и похвально. Но вот желание иметь больше других, больше, чем потребно, — тут уж, как говорится, получается крик моды. На мой взгляд, крик моды возник и приобретает уродливую форму «кто кого переплюнет» потому, что «культ вещи» не идет рядом с «культом разумного предела». Средствами массовой информации мы довольно активно и напористо пропагандируем вещь. Но это не расхваливание вещи, не реклама ее достоинства, а, как бы сказать… показ человека среди вещей. Памятно мне, то время, когда в колхозах ввели гарантированную денежную оплату труда. В деревню пришли деньги, а за деньгами — вещи. Так вот, газеты в ту пору прямо-таки взахлеб расписывали, сколько и каких вещей приобрел передовик производства, как обставил избу, что носит сам и его семья, за какой, стол садится. И было даже неким эталоном «подавать» хорошего работника в окружении дорогих вещей. Правда, скоро спохватились, умерили восторги, но толчок был дан, состязание началось. Казалось бы, самое время заговорить с той же напористостью о «разумном пределе», о культуре вкуса, о сопротивлении «вещизму», но газетчики сложили перья. Сложили якобы потому, что никто еще не установил с научной точностью «предел потребления». Научно — да, не установлено, но народом давным-давно определено, что тут «хорошо», а что «плохо».