Земля русская

Сколько примеров великого обережения детей дала жестокая война! Вглядеться бы в них всем, кто причастен к воспитанию сегодня. Повторяю сказанное: три года изо дня в день полыхает война, даже в лесах не укрыться от нее, и вот перед матерью, перед учительницей, перед партизанским командиром встает вопрос: как оберечь детей? Оберечь — в смысле спасти жизнь? Да, жизнь — главное. Но оберечь не равнозначно уберечь. Жизнь не вымаливалась трусостью, подлостью, предательством, рабским существованием. Вот от чего оберегали деды внучат, матери — детей, партизаны — юных воинов. Не склони головы, не стань на колени — рабство страшнее смерти. Не трусь, не предай, не холуйствуй — враг хочет убить в тебе русскую душу. Это и есть великое обережение. Не будь его, не было бы нас сегодняшних.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

«При рождении меня записали Ананием, но чаще звали Толей, поэтому я и пишусь Филиппов Анатолий Степанович, 1926 года рождения, уроженец деревни Шутово, Себежского района, Псковской области, окончил Чайкинскую неполную среднюю школу…»

Так начинает свое письмо-рассказ человек, которого я давно разыскивал и отыскал наконец в городе Кинешме. Искал, чтобы лично от него узнать подробности трагической истории, случившейся в феврале 1943 года.

Как только завелись в себежских деревнях полицейские управы, семья Степана Константиновича Филиппова, участника гражданской войны, организатора колхоза в Шутове, была занесена в списки «большевистских» и подлежала «искоренению». Делалось это по-разному: от угона в фашистское рабство до прямого и немедленного уничтожения. К семье Филипповых применили и то и другое.

Началось с того, что двух старших Толиных сестер угнали в Германию. Во второй «набор» забрали третью сестру и его самого. Сестра по дороге сбежала, а Толю пока оставили в Идрице при немецком гарнизоне возчиком. Возил в казармы уголь, дрова — все, что прикажут.

Однажды солдаты устроили потеху: вываляли Толю в грязи, гоняли по казарме и ржали, хватаясь за животы. Это было одно из развлечений «арийских сверхчеловеков».

Назавтра Толя сбежал и укрылся в деревне Рукав у своего старого учителя Ивана Степановича. Учитель, разузнав обстановку, через несколько дней проводил Толю домой.

Родной дом… Обыкновенная изба, рубленная из сосны, палисадничек, сад в несколько яблонь-дикарок, огород, неширокая деревенская улица, поля-лоскутки, грибные леса, игры в горелки и в лапту, безобидные проказы, зимние посиделки, на которые в пятнадцать лет пробираешься еще тайком… Все это родной дом. Грустные и сладостные воспоминания придут потом, когда в волосах пробьется седина, а пока только недоумение: почему в родной дом надо возвращаться крадучись?

Но недоумение уже сменяется осознанием — дом надо защищать. Все дорогое и родное, что составляет твою жизнь, хотят не просто вывалять в грязи и выставить на потеху, а хотят уничтожить. Пришли, чтобы уничтожить. И дом, и улицу, и сестер, и мать, и тебя самого. Надо драться. Насмерть. Или — или. Середины нет.

Так думал Толя, отогреваясь под овчиной на теплой печке. Он только не знал, как сказать об этом матери. Ведь он теперь в семье старший, его дело — помогать матери, заботиться о младших: о сестренке Зине и братишке Ване. Сейчас и одному-то прокормиться не просто, а их все же пятеро (сестра Нюра, бежавшая из-под конвоя, прячется где-то у родственников).

А мать Агафья Филимоновна, простая русская крестьянка, думала о сыне. Как всякая мать, она хотела одного: сын должен жить. И для этого…

Для этого сейчас пошлет его на войну. В бой. Не на фронт, потому что фронт далеко и для призыва в армию сын еще не дорос. Пошлет в партизаны, которым годы не в счет, которых в плен не берут, а если берут, то лишь затем, чтобы убить пытками.

Знала ли в этот зимний вечер Агафья Филимоновна, обдумывая судьбу сына, что своей жизнью заплатит за его жизнь? Не знала. Но к этому была готова. Как мать, желающая своим детям только одного — жить человеком.

— Ананий! — Она называла сына именем, данным при рождении. — Проснись. Послушай, чего скажу. Уходить тебе надо. К партизанам.

Толя скинул овчину, сел, свесив ноги с печи.

— Мам, а как же ты? И Зинка, и Ванюшка? Они и дров не нарубят.

— Как все, так и мы. Не привыкать, всяко живали. Пока силы есть, буду тянуть.

Она достала из сундука кусок небеленого холста и села поближе к коптилке — шить уходящему из дому главную справу — «сидор». Толя вслух рассуждал, как найти партизан. Что в лесу их полно, это знал всякий, да не всякому была известна туда дорога.

— Подождем, — сказала мать. — Должны прийти.

Агафья Филимоновна знала больше сына, потому что почти в каждой печке пеклись для партизан хлебы.

Они пришли ночью. Толя проснулся и услышал, как мать кого-то упрашивает:

— Не будет он обузой, вам. Характером в батьку, не из трусливых. А наукам своим обучите, не все умелыми в лес приходят.

— Ты, Филимоновна, товар нахваливаешь, а под полой прячешь. Доставай — лицом показывай, — смеялся в ответ на материны упросы простуженный бас.