Земля русская

— Петрок, — тихо позвал Толя. — Ты живой?

— Жив покамест, — отозвался из угла Петька. — Голова звенит, об железину стукнулся. Течет что-то, кажись, кровь.

— Где железина? Какая?

— Не знаю.

Превозмогая боль, Толя поднялся на колени, дополз до стены, упираясь головой и плечом в стену, встал на ноги. Он локтем нащупал железину, о которую стукнулся Петрок. Это была старая сношенная подкова, вбитая вместо скобы в бревно, служившая когда-то для привязи коня.

Толя повернулся спиной к стене, приладился онемевшими запястьями к скобе и стал перетирать веревку. Каждое движение вызывало острую боль в плечах, в боку, в груди, не хватало сил и часто приходилось отдыхать.

— Петрок, встань! — приказал Толя. — Подталкивай меня плечом.

Подполз Петька, стал плечом к плечу. Медленно вдвоем раскачивались, терли веревку о железину, пока Толя наконец не почувствовал, как начали оживать немые кисти рук — это потекла к ним освобожденная теплая кровь. Торопясь, помогая еще непослушным пальцам зубами, Толя развязал руки Петьке. Потом они осторожно, чтобы не вызвать шума, выдергали в старой соломенной крыше дыру. Первым вылез Толя, подал руку Петьке, и они прыгнули в сугроб. Темная ночь и близкий лес помогли им…

…Скоро Толя вернулся в бригаду, снова воевал, был тяжело ранен и на самолете вывезен в тыл. После госпиталя ушел в армию и войну закончил в Германии.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Сережу Карасева в партизаны не записали, потому что было ему только двенадцать лет. Он, конечно, обиделся. Правда, ненадолго. Утешился тем, что его дружков тоже не взяли.

— Сами найдем дело, — сказал он ребятам. — Не хуже взрослых придумаем.

Придумывать ничего не пришлось, потому что дело само просилось в руки. На местах боев валялось оружие — подобрать. Первое занятие. Второе: приближались Октябрьские праздники — надо отметить. Правда, эта задачка уже потрудней. В деревне стоят фашисты, с флагами, с песнями на улицу не выйдешь.

— А не обязательно и выходить, — сказал Сережка. — Песни петь можно дома, а флаги… Главное — достать кумача, флаг повесить — дело простое.

Кумач… Красная материя цвета рабоче-крестьянской крови, пролитой за революцию. Так, бывало, говорил на митингах товарищ Шлемин, председатель Совета, ныне командир партизанского отряда. Эти слова Сережка хорошо запомнил. Когда со всех окрестных деревень мужики и бабы собирались в Урицкое на митинг и над головами их вздымались на ветру красные флаги, Сережке казалось, что и впрямь на кумаче горят и вспыхивают капли горячей крови революционеров. Поэтому нести и держать на митинге флаги поручалось самым передовым колхозникам, а в школе — лучшим ученикам. Флаг — это такая святыня, которую нельзя давать в ненадежные руки. Под флагом идут люди, народ, и тот, кому поручено его нести, должен быть самым верным и бесстрашным бойцом революции, не бояться ни пуль, ни штыков, смело идти вперед, в светлое царство свободы.

Вот что такое был для Сережки Карасева красный кумачовый флаг. И если товарищ Шлемин и все мужики взяли винтовки и ушли на войну и некому стало в деревне поднять красный флаг, то это сделает он, пионер Сережка Карасев. Пока жив на Руси хоть один человек, флаг цвета рабоче-крестьянской крови будет реять над советской землей!

Ночь на 7 ноября выдалась темная. Дороги подмерзли, грязь под ногами не чавкала, и Сережа прокрался из деревни к большаку неслышно. Он пробирался к тому месту, которое называлось Имшары. В давние времена здесь действительно были мшары — лесные мшистые болота, но лес вырубили, болота высохли, через них проложили большак, и только на небольшой сопке остались стройные мачтовые сосны с высоко вознесенными кронами.

Сережа подошел к сосне, попробовал охватить ствол руками — руки не сошлись, настолько толстой была сосна; поднял голову вверх — вершина дерева-великана терялась в черном осеннем небе. Отменным верхолазом был Сережа Карасев, мальчик, выросший в лесной деревне, но перед этой сосной и он немного растерялся: не взлезть. А взлезть надо! В лепешку расшибись, коленки до крови обдери, ногти на руках сорви, но флаг подними: завтра праздник Октябрьской революции, и кумачовое полотнище должно реять над родной деревней, над всеми деревнями окрест!

Сережа расшнуровал баретки, снял шерстяные носки — ноги сразу почувствовали колючесть подмороженной земли, — потуже подтянул брючный ремень, чтобы флаг не вывалился из-под рубахи, поплевал на ладони — и полез. До первого сука было метров десять — высота трехэтажного дома. Немели руки, судорогой сводило на морозе ноги, старая жесткая кора больно царапала колени, но он упрямо, сантиметр за сантиметром, поднимался вверх. Давая себе маленькие, секундные, передышки, прижимался щекой к стволу и слышал, как тихо, словно подбадривая его, гудело дерево. Оно как будто говорило: «Я держу тебя, держу. Пускай дует ветер, пускай сердится мороз, я не покачнусь, я согрею тебя своим теплом, и ты поднимешь красное зарево свободы над моей вершиной».