Старика не покидала надежда, что Леньку удастся спасти. Но не удалось. Утром, избитых до неузнаваемости, их привязали к оглоблям саней и погнали лошадей вскачь…
Над Бельскими лесами глухо ворчало небо. Сережка Корнилов не сразу понял, что это приближается война.
— Петь, — окликнул он старшего брата, — пойдем снопы сложим. Дождь намочит — мамка ругаться будет.
— Какой тебе дождь! — рассердился на брата-несмышленыша Петя. — Это пушки, понял?
— Война? Она и к нам придет?
— Откуда я знаю? Может, и придет.
— Петь, давай и мы в войну воевать.
— Нос вытри, вояка. Окоп вот вырыть надо. А то бомбить могут. Принеси-ка лопату…
За деревней они вырыли настоящий окоп. Но война прошла мимо Вышегор. Отгремела над Белым и покатилась на восток. На ребячий окоп наткнулся вышедший из лесу лейтенант Андрухин.
— Вы чьи, мальцы? — спросил лейтенант.
— Свои, — сказали братья Корниловы, уже усвоившие, что отныне люди делятся только на «своих» и «чужих».
— Вижу, что свои. Из какой деревни?
— Из этой.
— Немцы были?
— Не.
Лейтенант усмехнулся: толковые мальцы, говорят, да не проговариваются. Оглядел окоп, маскировку под бруствером, постельку из травы в нише. Кивнул головой:
— Толково. Воевать собрались?
— Теперь все воюют, — сказал старший.
Младший сощурил глазенки:
— А ты почему по лесу ходишь, а не воюешь?
— Позицию выбираю, смелых ребят ищу. Вы мне понравились.
— Ты тоже ничего. С наганом ходишь, не как другие.
Они нашли то, что искали: мальчишки — командира, командир — разведчиков. Андрухин собирал из окруженцев партизанский отряд, взял Петю с собой. Сережка нашел дело сам: собирал по лесу оружие и сносил в сарай. Он терпеливо ждал своего часа. И дождался.
Партизанам очень долго не удавалось разведать вражеский гарнизон. Часовые задерживали стариков и женщин.
— Надо Сережку позвать, — сказал Петя. — Он пройдет.
Позвали. Он явился в лохмотьях, с нищенской сумкой через плечо. Встал у порога, затянул:
— Тетенька-а, подайте сироте христа ра-ади.
Командир скупо улыбнулся:
— Ишь ты, отрепетировал. — Взял мальчишку за плечи: — Ну, Сережка, помогай, брат. На тебя надежда.
Свел мальчишка к переносью брови, встал, как положено бойцу:
— Готов, товарищ лейтенант.
Война не смотрит на возраст разведчика, большого и малого испытывает одинаково. За плечами у Сережки был уже не один поход во вражеские гарнизоны, когда случилось непредвиденное. В одной деревне разведчика опознала жена полицая. В комендатуре его били без скидки на возраст. На ночь кинули в холодный сарай, пообещав наутро расстрелять.
Когда допрашивали и били, в каждой жилочке тела, в каждой клетке мозга жила одна ненависть. Она подавляла боль. Сейчас проклюнулась предательская обида: как глупо попался. Дал ей место в сердце — и тело ослабло, волчьей стаей накинулись голод, мороз, боль. Ни сесть, ни встать. Лежи и жди, пока мороз превратит в сосульку. Вот когда понял Сережка, что до расстрела ему не дожить. Расстрел для бойца — это не худшее, особенно при народе. Он бы крикнул такие слова, которые станут из уст в уста передавать, и те слова его приведут в отряд новых бойцов. Ночью, коченея на морозе, не крикнешь. Никто не услышит.
Превозмогая боль, он поднялся и стал ходить вдоль стены. Сделает несколько шагов, остановится, прислонится плечом к стене — и опять идет. Там, за стеной, скрипит снег под ногами часового. Сережке начинает казаться, что это он бежит по снегу, торопится домой после долгого катания с горы, чтобы поскорее забраться на теплую печку. Прерывистый скрип сливается в сплошной свист. Так свистит ветер в ушах, когда мчишься с горы. Кто-то гулко бьет в железный рельс, созывая народ на работу. Вот еще: работать ночью! Какой-то дурень колотит по железу, как из пулемета, и рука не отвалится. Ему отзываются с другого конца деревни. Потом совсем близко, у стены, ударил автомат. Стреляют! Сухо, с треском, разорвалась граната. У Сережки перед глазами вспыхнули и заметались разноцветные круги. На этих кругах его закачало и понесло. Сразу или какое-то время спустя, он не помнил, в сарае метнулся лучик света и раздался Петькин голос:
— Вот он! Товарищ командир, сюда!
Партизаны спасли своего разведчика. А через какой-нибудь месяц разведчик спас партизан.
Фашисты обложили лес и начали теснить отряд. Все туже и туже стягивалось кольцо. Наши войска стояли под Белым. Они в любой момент готовы прийти на выручку, но надо их известить, согласовать план прорыва. Как? Самолета у партизан нет, а через цепь карателей и мышь не проскочит.
День и ночь идет бой. Иногда партизанам удается оторваться от врага, они делают рывок, и в глухой чаще их валит короткий тяжелый сон. Командиру не выпадало времени на сон, он искал выход. А выход оставался один: бой до последнего патрона.
В такой час и предстал перед лейтенантом Андрухиным Сережка. Командир сидел на пне, на коленях раскрытый планшет с картой. Глаза лейтенанта не различают ни точек деревень, ни тонких линий дорог — все мельтешит, туманится, голова словно свинцом налита. Сережка тронул командира за плечо и что-то горячо зашептал на ухо.