Народные критерии разумного потребления зиждятся на высоконравственном принципе — «для себя не в ущерб другим». Отрежь столько, сколько съешь, возьми столько, сколько надо, запасай столько, чтобы не выбрасывать… Уважение к вещи, к продукту — ко всему, что сделано руками, воспитывалось веками как уважение к труду, потому что за каждой вещью народ видел свой, народный труд. Всегда считалось непорядочным обобрать лес, вычерпать рыбу, съесть, захватить, скупить так, чтобы не досталось другому. Всякая н е п о м е р н о с т ь осуждалась. Народные критерии разумного потребления чрезвычайно важны в условиях общенародной собственности, ибо приобретенные сверх меры, сверх потребности вещи не могут быть пущены в «дело», превращены в капитал и, следовательно, обречены на «безделье», на непотребление, на порчу и в конечном счете на выброс, а это не что иное, как впустую растраченные народный труд и народное богатство, что, по логике, должно бы не только осуждаться, а и наказываться. Так что нормы, на которых должно строиться воспитание «померности» и пропаганда «разумного предела потребления», есть.
Всякая мода — испытание на сопротивляемость, а мода под названием «вещизм» еще и на принципоустойчивость. Сегодня, когда золото не лежит свободно на прилавке, заиметь восемь перстней можно только с помощью приятельства. Однажды я пришел в книжный магазин и, зная о поступлении партии новинок, спросил у заведующей, почему не попали книги на прилавок. Заведующая без всякого смущения ответила; «Неужели я откажу своим продавцам, они и так мало получают». Это меня весьма удивило: зарплата небольшая, а книг берут много. Оказалось, берут-то не себе, не такие уж они любители чтения, просто книга для них обменный товар, посредством которого можно «достать» и перстни, и дубленку, и палас, и копченую колбасу, и цейлонский чай. Так приоткрылась завеса: по-за прилавками идет вторая торговля, при которой все моральные принципы побоку, действует только один — приятельство.
В свое время мне не раз приходилось разбирать «торговые» жалобы, и вот какие «картинки» открывались. Первая: в солидном учреждении принято поздравлять сотрудников с днем рождения. Пускают шапку, по кругу и на собранные деньги покупают хрустальную штуку: вазу, салатницу, бокалы и прочее. Хрусталь, как известно, на прилавке не стоит, звонят на базу, а там для таких случаев специально придерживают… Картинка вторая: стою у проходной склада в ожидании председателя райпотребобщества. Подъезжают легковые машины, из машин выходят начальствующего вида мужчины и женщины, направляются через двор к складу, скрываются в дверях и выходят оттуда с коробками, свертками, рулонами — отоварились. Осведомляюсь, как это называется. Председатель райпо, опять же без смущения, отвечает: «Взаимная выручка, иначе — нельзя». Картинка третья: магазин в деревне Орехово. Интересуюсь ассортиментом, в частности, поступают ли на село импортные товары. Завмаг достает коробку с женскими сапожками и говорит: «Вот дали, но без разрешения не велели продавать». — «Какого разрешения?» — «Ну, позвонят из конторы или записку напишут…»
Общая картина складывается такая: дефицитный товар не продается свободно, а распределяется среди н у ж н ы х приятелей и знакомых. А уж они, эти н у ж н ы е, обеспечивают в случае чего покровительство. Приятельство и покровительство — вот те самые темные ночки, под благодатным покровом которых пышно расцветает непомерность.
Ну вот мечтали наши матери о лучшей жизни для нас, и живем мы ныне без нужды, не зная тяжелого труда, — хорошо живем, но довольны ли, нашей жизнью матери? Приведу как ответ еще одно письмо.