Земля русская

…Зашел я как-то в магазин фуфайку купить — обыкновенную спецовку для работы на огороде. Примерил, оплатил чек, жду, когда упакуют. Занятому человеку кажется, что все вокруг него делается медленно. Собрался было поторопить упаковщицу, но взгляд мой остановился на ее руках. Странно двигались руки упаковщицы, как будто были они закреплены в одном положении — ладонями вниз и она никак не может их повернуть. Минуты две наблюдал я с любопытством эту странную манеру и не вдруг сообразил, что упаковщица демонстрирует… золото. На восьми пальцах из десяти были надеты перстни. Разные. С камушками и без камушков. Круглые и овальные. Легкие и массивные. Бог ты мой, зачем столько? И хотя руки ухоженные, но от бумаги, шпагата, материи — заметно нечистые. Стою и думаю: сказать или не сказать? Мне, знаете ли, захотелось этак на старинный манер: «Сударыня, неужто никто не надоумил вас на предмет дурного вкуса?» Но ведь обидится, за грубость сочтет. Промолчал, бог с ней, со временем поймет. Сейчас она просто опьянена: «достала» вот — и демонстрирует. Свою значительность показывает.

Запал мне этот случай в голову, стал присматриваться к женским рукам. Понес в ателье костюм перешить, гляжу — у молоденькой приемщицы на синих от копировки пальчиках три перстенька сверкает. Поскромнее, но тоже небедно. Потом у банковской служащей, у буфетчицы ресторана, у кассирши универмага заметил золотой блеск на руках. Тогда и понял: мода! Новая мода пришла. Но ведь всякой моде прилична мера. Переступишь меру — уже безвкусица. А вкус — это культура. Неужели носительницы перстеньков не улавливают разницы между «иметь» и «быть»?

«Иметь много» становится модой. Имеющего мало уже обходят уважением и даже вниманием. Вот еще один любопытный случай расскажу. Живу я в деревне. Поутру хожу в лес. Когда начинаются грибы, беру плетенку: попадется боровичок — положу в корзинку. Но специально искать особого интереса нет. Часто встречал в лесу старого своего знакомого, он в городе живет, служба его начинается с десяти, и он до службы любил часок-другой побродить по лесу. Встретимся, присядем где-нибудь и рассуждаем, что лес — вот уж действительно зарядка, и нервы успокаивает и душу на мажор настраивает. Другой раз и помечтаем: ах, хорошо бы всех вывозить в лес до работы, для настроения, как бы славно дела шли!.. А вот года два назад встречаю знакомого и — не узнаю. Махнул он мне издали рукой, повернул в сторону — и вижу за плечами у него рюкзак, а в рюкзаке, похоже, ведро, а в руках корзинка. Да не один приехал — с семьей. Слышу, говорит сыну (видимо, на его вопрос, когда домой?): «Пока не набьем, не поедем». Вот, оказывается, зачем ему рюкзак: корзину наберет — в рюкзак перевалит. Пошел за ним следом, ради любопытства, посмотреть на поведение. И знаете, вел он себя  н е р в н о, торопился, в движениях нетерпеливость: скорее, скорее, пока народу не наехало. Э, думаю, теперь ты такую зарядку получишь, что на посетителей в своей конторе, чего доброго, рычать начнешь и дела на ум не пойдут, свою  н е у т о л е н н о с т ь  переживать будешь.

«Пока не набьем»… Это, похоже, становится чуть ли не правилом, чуть ли не целью жизни у некоторых людей. Набивают грибные кошелки, набивают рюкзаки лечебными травами, ведра — незрелой ягодой, чтобы дома набить банки, мешочки, пакеты, коробки, забить ими полки, а потом половину выбросить как не употребленное, испорченное. Подвалы в гаражах, сараи, кладовки набивают инструментом, запасными частями, банками краски, мешками цемента, досками — всякой всячиной, нужной и ненужной, где-то подобранной, откуда-то утащенной, купленной про запас, выменянной по случаю. Квартиры набивают коврами, шкафы — книгами, серванты — хрусталем, шкатулки — золотом.

Желание «иметь» превращается в болезненную страсть накопительства. Уже и не надо, а покупают. Знает, никогда и никуда не пригодится, а тащит. Понимает, что испортится, пропадет, а волокет в свою нору. И оказывается, что предела этому «пока не набьем» уже нет. Набил один мешок — тянет взять второй и этот наполнить. Набил сарай — тянет расширить, пристроить — и пихать и пихать туда все, что под руку попадет.

И происходит тогда с человеком метаморфоза: он нищает. Нищает душой. Чувствами. Чем больше дорогих вещей, тем меньше высоких чувств. Как будто, приобретая вещь, он расплачивается частицей своей души. Ну, а душа — это такой сосуд, который не терпит пустоты. На место щедрости, отзывчивости, радушия, доброты, сострадания — на место высоких и красивых чувств заступают скаредность, черствость, завистливость, жадность. Появляется стремление не показать, спрятать от чужих глаз и стеречь, стеречь… А для этого надо обособиться, замкнуться, не звать к себе ни соседей, ни друзей — надо остаться одному, остаться при своих вещах.