Земля теней

Наутро она, как обычно, пошла на работу. Весь день она провела в магазине, прилежно исполняя свои обязанности, однако ей все время казалось, что она смотрит со стороны на какую-то другую женщину, одетую так же, как она, так же говорящую и двигающуюся… Однажды она уже переживала подобное – в ту ночь на заброшенном кладбище, когда она лежала на земле, прижимая к себе бесчувственного Генри. Та ночь была переломной – невинная девушка впервые познала цветы и шипы истинной любви. В час пробуждения в душе той Джоанны расцвел алый цветок счастья, обернувшийся впоследствии горьким плодом, яблоком греховного познания – и изгнанием из рая в пустыню. Однако любовь была с ней и в этой пустыне, но как же она теперь отличалась от той, первой и чистой любви! Та любовь была яркой, крылатой, прекрасной, у той любви губы были слаще меда, а голос сулил блаженство и бесконечное счастье – теперь же этот голос был суров и безжалостен, он говорил о грехе и возмездии за грех, о печали и позоре…

Тогда ее любовник был рядом с ней – теперь она была совершенно одна, наедине с ангелом совести, обвиняющим ее в падении, и в этом одиночестве ей отныне предстояло страдать, не слыша ни единого голоса, желающего подбодрить ее… не получая никакой помощи…

С того самого момента, как они расстались с Генри, Джоанна жаждала увидеть его, искать утешения в одном его присутствии. Сейчас это желание превратилось в страсть. Жажда встречи с ним поглотила все остальные желания и потребности ее натуры, превратилась в физическую боль, некое подобие смертельной болезни, поработившей ее тело и разум. Джоанна боролась, ибо знала, что означало бы – покориться этой болезни. Только одно: она разрушила бы жизнь Генри так же, как разрушила свою. Она хорошо помнила, как он говорил о своем желании жениться на ней, знала о том, что он отказался от помолвки с мисс Левинджер, поскольку считал себя уже связанным с Джоанной. Если она расскажет ему о своих несчастьях – разве не выполнит он немедленно свое намерение? Он ведь именно настаивал на том, чтобы сделать ее своей женой – найдет ли она в себе силы отказаться от его жертвы? За стеной, которую она сама выстроила между ними, были любовь, мир, честное имя… но было ли там место для Генри? Если бы однажды эта стена пала – а Джоанна сейчас могла сломать ее одним прикосновением, – то она была бы спасена… но Генри погиб бы. Джоанна была хорошо осведомлена обо всех обстоятельствах: речь шла не только о разрыве с родными. Женись на ней Генри – в социальном и финансовом плане он был бы уничтожен. Разумеется, даже в нынешних обстоятельствах необходимости для женитьбы не было – да она бы никогда и не попросила об этом – но если однажды они встретятся, если начнут переписываться… Она ясно понимала: тогда все начнется заново, и уж во всяком случае – для мисс Левинджер все будет потеряно. Нет-нет, как бы велики ни были ее страдания, главная ее обязанность ныне – молчать!

Прошла еще неделя. Джоанна не изменила своего решения, однако здоровье ее начало ухудшаться из-за постоянного нервного напряжения и все увеличивающейся физической слабости, которая делала ее непригодной для долгих часов работы в душном магазине. Теперь ей не хватало сил и на то, чтобы гулять по утрам в парке – да и наступившая осень с ее дождями и туманами сделала такие прогулки невозможными.

Первое отчаяние Джоанны, едва не приведшее к самоубийству, прошло – но теперь ею овладела глухая тоска. Какими бы недостатками Джоанна ни обладала, она была порядочной женщиной и оттого особенно остро переживала свое положение. Никогда, ни на миг, ни на день, ни на одну ночь она не могла освободиться от угрызений совести, от тревоги, а еще – от страха, который, казалось, подавлял всю ее природную смелость. Даже если ей удавалось время от времени отложить гнетущие мысли о прошлом – тревога за будущее не оставляла ее ни на мгновение. Вскоре ей придется покинуть дом, в котором ее приютили, – но куда ей идти?!

Однажды днем, около половины третьего Джоанна стояла в зале верхней одежды магазина «Блэк и Паркер» в ожидании клиентов. Утро выдалось тяжелым, горожане понемногу возвращались в Лондон, и Джоанна чувствовала себя ужасно уставшей. Для сотрудников «Блэк и Паркер» не существовало четкого предписания, запрещавшего им садиться во время рабочего дня, однако отношения между Джоанной и мистером Уотерсом были слишком напряжены, чтобы она рискнула позволить себе это. В двух случаях, когда она все же решилась на эту маленькую вольность, управляющий немедленно указал ей на ее нерадивость и леность, и больше она не хотела подвергать себя подобному унижению. Поэтому Джоанна стояла, как живое воплощение усталости и грусти, когда внезапно увидела прямо перед собой Эллен Грейвз и Эмму Левинджер. Они ее не видели и разговаривали между собой.

– Прекрасно, дорогая! – говорила Эллен. – Тогда пойдите и купите перчатки, а я пока примерю манто. Встретимся у выхода.

– Хорошо, – ответила Эмма и ушла.