Земля теней

– Послушайте, мисс, в этом нет ничего страшного, и я говорю все это ради вашего же блага. За время, пока сэр Генри был болен, я кое-что узнала, неважно, как – например, что вы его любите…

– Я понимаю, – прошептала Эмма. – О! Вы сказали ему…

– Я ничего ему не сказала, да мне и нечего было ему говорить. Я видела, как вы упали в обморок, и догадалась об остальном. Вас я хочу попросить об одном: не верьте ни единому слову, сказанному против сэра Генри, потому что он всегда вел себя безупречно. И вот еще что: я наблюдала за ним, говорила с ним и неплохо его узнала – если вы не согласитесь жить с ним в горе и в радости, это будет самый глупый ваш поступок, потому что мужчины лучше и благороднее вы не встретите. Я очень надеюсь, что у вас с ним все сложится, и вы проживете с сэром Генри долгую и счастливую жизнь, мисс Левинджер.

Эмма слушала Джоанну – и начинала смутно понимать все благородство и самопожертвование своей соперницы. Джоанна любила Генри – и отрекалась от него, ради его блага. В противном случае она бы не сказала всего этого…

– Я не знаю, что вам ответить! – тихо промолвила Эмма Левинджер. – Я не стану отрицать, что очень привязана к сэру Генри, хоть и не имею на это права… Что мне вам сказать?

– Ничего – кроме обещания не верить никаким слухам ни при каких обстоятельствах.

– Я могу пообещать это, если вам угодно.

– Да, мне угодно, потому что я хотела бы – куда бы ни занесла меня судьба – думать о вас с ним как о счастливых супругах, ибо он будет вам хорошим мужем, а вы ему – хорошей женой. А теперь – прощайте!

Эмма смотрела на Джоанну и не могла вымолвить ни слова. Вдруг она протянула к ней руки и попыталась поцеловать.

– Нет, не целуйте меня! – сказала Джоанна, сдерживая ее. – Не целуйте – но помните, что я сказала вам, и… вспоминайте обо мне иногда, если сможете.

Затем она быстро ушла, не оглядываясь, оставив Эмму в смятении стоять на дороге.

«Я сделала это! – думала Джоанна. – К добру или к худу, но я сделала это, хотя и сама не знаю, что заставило меня так с ней говорить. Она поймет меня! Иные женщины не поняли бы, но она поймет, потому что хочет понять… О! Если бы я знала, как много поставлено на карту, я поступила бы иначе. Я думала, что могу навредить только себе, но оказалось, что больше всего вреда я причиню ему. Я никогда этого не сделала бы, я бы лучше покончила с собой! Наверное, нельзя согрешить только за себя – вместе с грешником страдают и невинные… Так и я страдаю сегодня за грех, который совершили более двадцати лет назад мои отец и мать… И все же мне трудно, очень трудно уйти и отдать его ей, смириться перед ней, лгать ее отцу – и знать при этом, что не будь я незаконнорожденной, имей я право выйти за честного человека, невзирая на его нищету, я стала бы для него самой лучшей женой, какую он только мог найти! И я смогла бы сделать так, чтобы он полюбил меня – потому что сейчас, я знаю это, он не любит меня по-настоящему.

– Помните, что я сказала вам…

Что ж, у нее есть имя и состояние – она справится, полагаю. Кому-то достаются цветы, кому-то – чертополох. Ах, как это жестоко, как больно… я боюсь смерти – и все же сейчас мне хочется умереть! Да! Умереть!»

Тут несчастная девушка разрыдалась и проплакала всю дорогу до гостиницы, куда добралась уже в сумерках, стараясь не попадаться никому на глаза и чувствуя себя совершенно разбитой и очень уставшей.

Вернувшись в Монкс Лодж, Эмма увидела, что отец ждет ее у дверей.

– Где ты была, любовь моя? – спросил он тем ласковым тоном, каким всегда обращался к дочери. – Мне показалось, я видел тебя на дороге с кем-то вместе, и я удивился, потому что время позднее.

– Я прогулялась с Джоанной Хейст, – рассеянно отвечала Эмма.

– Зачем ты с ней пошла? – быстро и резко спросил мистер Левинджер мгновенно изменившимся тоном. – Она очень хороша… в своем роде, но не та девушка, которая годится тебе в компаньонки.

– Не знаю, отец. Я бы сказала, что она мне ровня, если не выше меня… разве что я немного более образованна.

– Ну хорошо, пусть так, Эмма, но я бы предпочел, чтобы ты не слишком сближалась с ней.

– Не стоит опасаться этого, отец, она уезжает из Брэдмута.

– О! Она сказала тебе об этом, не так ли? А что еще она говорила?

– Многое – о себе. Конечно, я знала кое-что о ней и раньше, но не представляла, какую боль она чувствует. Бедная девочка! С ней поступили жестоко.

– Не понимаю, о чем ты. Учитывая прискорбные обстоятельства, связанные с ее рождением, я бы сказал, что к ней отнеслись очень хорошо.

– Я так не думаю, отец, а ты так говоришь только потому, что ты не женщина и просто не понимаешь… Представь, что я, твоя любимая дочь, вдруг окажусь на ее месте, без друзей и дома, ощущая себя леди – но будучи вынужденной общаться с грубыми и низменными людьми, да еще и перенося от них насмешки и злословие? Скажешь ли ты тогда, что ко мне отнеслись хорошо? Представь, что завтра я окажусь брошенной всеми, беспомощной, не имеющей никакого опыта, и мне придется самой зарабатывать себе на хлеб. Разве ты и тогда….