Земля Тиан

Но брат Андре убеждал Елену не отчаиваться. Лю мог сделать остановку. На ветхом катере могла произойти какая-нибудь поломка, в Джи Цзяне легко мог состояться спектакль. Впереди был целый месяц пути и за этот срок при той поспешности, с какой двигался сампан, надежду выиграть разделявшие их 200–250 ли нельзя было считать потерянной.

Кули, в помощь к которым в каждой деревне нанималось еще два-три человека, бодро тянули бечеву. Но жара становилась все нестерпимее, а течение быстрее. Сампан заметно замедлял ход.

Все же, судя по сведениям, которые удавалось получать у встречных лодочников и в прибрежных селениях, они догоняли Лю. Он, очевидно, делал остановки и, кроме того, слабенькая машина катера тоже с трудом боролась с течением. К концу третьей недели пути «Тун Лун Хва» был впереди только на 140 ли.

Теодор вошел, согнувшись, под циновку и поставил на доски палубы деревянный поднос с чайным прибором. Елена стала хозяйничать.

— Благодарю вас, — сказал брат Андре, принимая из ее рук маленькую голубую чашечку с дымящимся ароматным чаем. — Этот горячий напиток утоляет жажду лучше всяких прохладительных.

— Мне до сих пор кажется странным, — ответила она, — что у китайцев многое делается наоборот. Когда мы пьем ледяные напитки, они освежаются кипятком, мы считаем время по солнцу, они — по луне, мы одеваем в знак печали черное платье, они — белое, они пишут сверху вниз, почетной стороной считают левую. Здесь, в этих краях, я не видела еще ни одной лошади, зато крестьяне ездят верхом на коровах. Китайцы не похожи ни на один народ, они как будто жители другой планеты.

— Вы правы, — согласился брат Андре, — то, о чем вы говорите, прежде всего бросилось в глаза европейцам при первом их знакомстве с Китаем. Я сам не знаток Китая и путешествую здесь впервые, но интересовался этой страной и кое-что читал еще в Европе. Пешель в своем «Народоведении» называет китайцев автодидактами[45] и он, безусловно, прав. Все европейские и азиатские народы в своем развитии соприкасались между собою, влияли друг на друга, заимствовали один у другого в большей или меньшей степени. Китайская культура совершенно самобытна. Поэтому-то она так и не похожа ни на какую другую культуру. То о чем вы говорили, конечно, мелочи, но мелочи чрезвычайно характерные. В последнее время Китай нарушил свою вековую замкнутость, жадно стремится приобщиться к культуре других народов и делает в этом направлении большие успехи. Это очень заметно в больших городах. Мне пришлось проезжать через Нанкин, нынешнюю столицу. Асфальт, электрическое освещение, постройки в современном стиле, много автомобилей, говорящее кино. Правда, наряду с этим вы можете встретить еще многое старое, даже архаическое. Прежний уклад жизни держится крепко, борьба с ним — дело нелегкое. Многие века китайский народ шел по своему хорошо проторенному пути, в стороне от других народов, и свернуть с этого пути ему удастся только ценой продолжительных и упорных усилий. Ведь китайская история обнимает период около трех тысяч лет! Китай — самое древнее государство в мире. Консерватизм, любовь к старине в крови у каждого китайца.

— Раз китайцы вступили на путь общения с другой культурой, — заметила Елена, — мне кажется, что новое в конце концов победит. Жизнь не идет назад.

— Безусловно, — сказал монах, — тем более что дверь, через которую в Китай проникла европейская культура, теперь широко открыта. Нанкин произвел на меня сильное впечатление. Не внешним своим видом — он невелик и после Шанхая выглядит настоящей провинцией, а особенным духом новой жизни, побеждающим старую, который чувствуется в этом городе. Когда я был в Нанкине, мне пришло в голову, что так, вероятно, выглядела ваша родина, Россия, во времена царя Петра, которого вы называете Великим Преобразователем.

— Вы делаете смелое сравнение, — улыбнулась Елена, — допетровская Русь совсем не была отгорожена от остального мира такой стеной, как дореформенный Китай.

— Я не настаиваю на моем сравнении, — уступил брат Андре, — я хотел только подчеркнуть впечатление от поворота, который чувствуется сейчас в Китае и особенно сильно в таких городах, как Нанкин.

Елена снова налила в чашечки светлого пахучего чая.

— Я не бывала никогда в Нанкине, — сказала она. — Мне приходилось много ездить по Китаю, но жила я только в тех местах, где много иностранцев, есть европейские магазины и отели: в Тяньцзине, Циндао, Шанхае, Гонконге.

— О да, это совсем не то, — ответил монах. — Но между Нанкином и этими местами, по которым мы сейчас путешествуем, тоже огромная разница. Сюда не проникли еще новые веяния, здесь люди живут так, как жили они сотни лет назад. Когда я гляжу на эти берега, мне кажется, что я читаю описания Марко Поло. Исчезли только косы. Но в тех местах, куда я еду, говорят, и этот старинный атрибут еще существует.

Елена подняла голову.

— Вы едете в Гуй-Чжоу, туда же, куда и я? — спросила она. — Мне помнится, вы говорили об этом.

— Гуй-Чжоу — большая провинция, — ответил он, — дороги наши там разойдутся. Я еду в очень отдаленную миссию.