Земля волшебника

Точно. Квентин налил полулитровый стакан воды. Элис его осушила одним глотком, выпила еще стакан, громко рыгнула и встала.

– Ты в порядке? Почему она ничего не говорит, Квентин?

– Да пошла ты, – сказала хриплым шепотом Элис, опять поднялась наверх и легла в постель.

Квентин, Элиот и Плам втроем сидели на кухне, где во всю мочь гудел холодильник. Пихнешь его, как храпуна, – заткнется на полчаса, потом по новой врубается.

– Она должна что-то съесть. – Квентин то и дело вскакивал – успеет насидеться, когда Элис поправится. – Должна проголодаться хотя бы. Может, мы ее как-то не так собрали, может, у нее печень повреждена?

– А может, она просто человечинки наелась недавно и теперь отсыпается, – предположил Элиот.

Это смешно? Чувство юмора у Квентина притупилось, но Элиот, несмотря на свои шуточки, просидел около Элис не меньше его самого.

– Не переживай, все у нее наладится, – сказала Плам. – Могла бы, между прочим, спасибо сказать за то, что ей вернули человеческий облик, – да ладно уж, обойдемся.

– Но выглядит хорошо. Совершенно не изменилась.

– Я все думаю, что это значит – быть ниффином, – сказал Квентин.

– Может, она и не помнит.

– Все я помню.

Элис с припухшим от долгого сна лицом подошла и снова села за стол – немного уверенней, но все еще как инопланетянка, не привыкшая к земной гравитации.

– Есть яблоки, виноград, ветчинка прошутто, – сказал Квентин. – Хочешь?

Все это он нахватал в ларьке за углом.

– Я хочу двойной скотч с большим кубиком льда.

– А-а, ладно. Я сейчас.

По-прежнему никому не смотрит в глаза, но это уже прогресс. Может, виски поможет снять стресс – если, конечно, у нее с печенью все в порядке.

Квентин, приказав себе не выдумывать лишнего, бросил в стакан лед, налил виски. Главное, не надо ее бояться.

Пусть почувствует, что ее любят и что ей ничто не грозит, – хотя это, пожалуй, вряд ли.

– Кому еще? – Каменное молчание. Ну, себе-то Квентин налил: будь он проклят, если позволит своей воскрешенной девушке пить в одиночку. И Элиоту с Плам тоже – вдруг передумают.

Элис жадно выпила и свой стакан, и порцию Плам (свое виски Элиот потихоньку убрал подальше). Может, всю бутылку ей дать? Нет, не стоит. Побольше воды, вот что ей требуется сейчас.

– Хочешь знать, каково это? Это больно. Никогда не пробовал представить это по-настоящему? Я раньше думала – может, и ничего, может, волшебный огонь не такой, как реальный. Точно такой же, чтоб ты знал! Больно до жути. Вообрази, что ты все время горишь. Тем более что до того мне везло: ну, палец пару раз прищемила.

Элис уставилась в стакан, проверяя, не осталось ли там чего.

– Казалось бы, у нервов должен быть какой-то предел чувствительности, но нет. Почему так? Должны же они как-то адаптироваться.

Ответить ей на это никто не сумел.

– А потом вдруг раз – и не больно стало. Я помню этот момент: пальцы ног и макушка отключились одновременно. Чуть не разревелась от облегчения. От радости, что у меня больше нет тела и болеть больше нечему. Но вместо слез меня пробило на смех – так и ржала все семь лет. Вам этого ни в жизнь не понять. Это юмор, который никогда не устаревает.

– Какой уж тут юмор, – вставил Квентин. – Ужас в чистом виде. Бамса убили, Пенни отгрызли руки, мне сломали ключицу, а потом мы потеряли тебя.

– Да заткнись ты, нытик говенный! – рявкнула Элис. – Ни хрена ты не понимаешь!

Главное, не бояться, напомнил себе Квентин.

– Элис, мы все очень сожалеем о том, что с тобой случилось. Но теперь все позади, и мы честно хотим понять. Объясни, пожалуйста. Постарайся.

Она закрыла глаза и глубоко подышала.

– Нет. Ты никогда не поймешь. Не понимал даже, когда я была человеком, потому что такой эгоист никого не может понять. Ты и себя-то не понимаешь, с чего же теперь тебе вдруг что-то должно открыться?

Элиот открыл было рот, но Элис оборвала:

– И нечего его защищать! Сам всю жизнь пробухал, чтобы не чувствовать ничего, – так послушайте для разнообразия правду.

Квентин не знал, как на это реагировать. Она выглядела, как Элис – и была ею, – но что-то в ней радикально переменилось.

– Ну вот. Стала вроде бы ниффином на все сто, а в голове почему-то реклама крутится: «С этой зубной пастой вам покажется, что вы только что посетили дантиста». Точно так я себя и чувствовала. Свежей, легкой, чистой как лед, как будто всю грязь с меня соскребли. Чистой и совершенной. А вы-то все в ужасе! Знаешь, что самое смешное? Я не думала тогда ни о Мартине, ни о Пенни, ни о тебе. Думала только одно: наконец-то. Всю жизнь этого момента ждала, не зная, чего я жду.

Произнося заклинание, я надеялась, что смогу контролировать свою силу, чтобы с ее помощью убить Мартина, – но когда я получила ее, мне расхотелось что-либо контролировать. Вам сильно повезло, что я таки убила его: ради таких, как вы, я бы и пальцем не шевельнула. Мне просто хотелось убедиться, что я могу. Оторвала ему голову, как шампанское откупорила – отпраздновать начало своей новой жизни. Знаешь, что такое быть ниффином? Это вечное сознание того, что ты прав, а все прочие – нет! – Элис улыбнулась, вспомнив об этом. – Я и вас запросто могла перебить.