Я поднял голову вверх, где в неоглядной сини тяжелыми крейсерами плыли набухшие влагой облака. Брат знает лес, как свои пять пальцев. Все эти дни мы пропадали с ним в лесу. Бывало, километров пятнадцать-двадцать пройдешь за день. На одной малоприметной полянке мне вдруг повезло, сразу с десяток подберезовиков подвалило. Убедился, что эти грибы верны своему названию – водят хоровод вокруг берез. А вот подосиновик, тот норовит выбраться на простор. Правда, его легко отыскать по ярко – оранжевой шляпке, выглядывающей из травы.
Я набрал полкорзины, когда в лесу неожиданно потемнело. Потревоженные ветром, зашумели верхушки берез и сосен. Запахом сопревшей листвы и хвои потянуло из глубины леса. Коричневые муравьи суетились у замшелого пня.
– Ни разу дождь в лесу не встречал? – спросил, лукаво улыбаясь, Виктор. – Придется встретить.
Сказал – словно наколдовал. Разом вздохнул лес, и, срывая с берез золотую листву, заговорили капли дождя. Косые струи падали в пожухлую траву. Еще острее стали лесные запахи, потянуло прохладой. Мы спрятались под раскидистой сосной, но и ее крона слабо защищала от дождя. Холодные капли горохом сыпались сверху. Лес отозвался звуками, трава вокруг берез мигом запятналась листьями. Глянцевито поблескивали.
– После дождя грибы пойдут, особенно поздние опята, – торжествовал брат. – Тогда уж точно с косами будем в лес ходить, на вырубку наведаемся… Гляди, девушка, лесная фея.
От березы к березе, приближаясь к нам, бежала длинноногая девушка в белом платье. Издалека она была похожа на цаплю. Во всем девичьем облике было что-то трогательно милое, вызывающее на лице улыбку.
– Похоже, к нам бежит, – сказал Виктор, вглядываясь в незнакомку. Метрах в трех от нас девушка остановилась, перевела дух. В правой руке она держала корзинку, а левую стыдливо прижимала к груди, просвечивающейся сквозь мокрую ткань. Большие глаза ее были встревожены, словно, у дикой косули.
– Заблудилась я, помогите, – с мольбой в голосе произнесла она, переводя взгляд то на брата, то на меня, выжидающе.
– Нездешняя? – спросил Виктор.
– Да, в гости к дяде приехала. Он в Рябиновом живет. А я сама в лес пошла, вот и заблудилась. А теперь вот дождь начался …
– В лесу и среди трех сосен немудрено заблудиться, – улыбнулся Виктор. – Все деревья похожи друг на друга. Тут зоркий глаз нужен. Ладно, так и быть, выручим вас.
Мы не стали пережидать дождь, потому что неизвестно было, когда он прекратится, а смело вышли под его серебряные струи. Узнали имя девушки – Валентина. Через полчаса, минуя вырубку, пришли на поляну и взору открылось Рябиново – десятка два бревенчатых изб.
– А вон и дядин дом, обрадовалась она, указывая на крайнюю избу с высоким, отделанным ажурными перилами, крыльцом. Мы собрались было уходить, но Валя запротестовала, взяла нас за руки:
– Будьте добры, зайдите, чаем угощу.
Уж очень мило и настойчиво она нас уговаривала, что отказаться было выше наших сил. К тому же, дождь зачастил, и мы изрядно промокли. Она несказанно обрадовалась, когда прочла в наших глазах согласие. Вся засветилась гибким стройным телом, на щеках появился румянец. Я огляделся: неподалеку от избы возвышалась копна сена, придавленная с боков березовыми бревнами, чтобы не разметал ветер. Под окнами фасада, в желтизне листвы, огнем полыхали гроздья рябины.
–Здрасте … здрасте, – ответил на наше приветствие коренастый мужчина с добродушным лицом. Потом обернулся к племяннице:
– И где это ты, Валюша – голубушка, пропадала? Мы уж было на поиски собрались?
– Не сердитесь, дядя, – она доверчиво прислонилась головой к его плечу. – Я вот грибов насобирала. Дядя снисходительно улыбнулся, увидев на дне ее корзинки несколько размокших сыроежек.
– Эти добрые люди помогли мне найти дорогу, —пояснила она.
Мы познакомились. Мужчину звали Яковом Георгиевичем.
– Что ж вы стоите, заходите в дом, – пригласил он. Мы вошли в горницу, где нас встретила приветливая хозяйка.
– Ой, гости у нас редко бывают… Уж не знаю, чем вас и потчевать, – засуетилась она вокруг стола. Вскоре на нем появился пузатый тульский самовар, чашечки с перетертой с сахаром смородиной и душистым малиновым вареньем, настойка из смородины. Потекла неспешная беседа. Глаза у Якова Георгиевича оживились.
– На жизнь свою я не жалуюсь, – говорил он, набивая трубку табаком. – Ухаживаю за лесом, плотничаю. За заботу он добром платит. Летом и осенью – земляника, малина, черника, грибы, зимой – дичь стреляю. Вольготно. Нынче вот племянница приехала. В консерватории задумала учиться. Здесь ей удобно, у меня есть пианино. Летом купил, пусть, думаю, пацаны к музыке приучаются. У меня ведь их аж четверо. Сам -то я в молодости страсть, как музыку обожал, первым гармонистом на селе был. Музыка, она, я вам скажу, учит лес понимать и любить.
Хозяин бросил в угол рта трубку. Потянулся дымок, запахло самосадом. Я пил чай с малиной, чувствуя, как во всему телу, разливается приятная теплынь. Когда Яков Георгиевич приумолк, из приоткрытой двери до моего слуха донеслись звуки музыки.