Земной Круг. Море Осколков

Полковник ухмыльнулся им, продемонстрировав полный комплект прекрасных зубов — настолько белых, что глядеть на них при ярком солнечном свете было чуть ли не больно для глаз.

— Пойдемте, джентльмены. Сентиментальные прощания вовсе ни к чему. Вы и глазом моргнуть не успеете, как я вернусь!

Дернув поводьями, он заставил своего коня попятиться, застыл на мгновение, напоминая на фоне яркого неба изваяние кого-то из древних героев, и Реус подумал, что вряд ли мир когда-либо еще видел столь обаятельного негодяя.

А потом ему в лицо ударила взметнувшаяся пыль — это Глокта помчался вниз по склону.

Прямо к мосту.

Книга II. СОТВОРИТЬ ЧУДОВИЩЕ

Рассказ о том, как Логен начинал свой путь в роли поединщика Бетода, который тогда был идеалистом, желающим принести на Север мир.

* * *

^{Карлеон, лето 570 года}

— Отец, что такое мир?

Бетод, моргая, посмотрел на старшего сына. Скейлу уже одиннадцать, а мира за всю свою жизнь он, почитай, и не видел. Разве что считаные мгновения. Просветы в кровавом мареве. Пытаясь сообразить, что же ответить, Бетод вдруг понял, что и сам толком не помнит, как выглядит мир.

Сколько уже лет он живет в непрерывном страхе?

Он присел на корточки перед Скейлом и вспомнил, как его собственный отец, скрюченный болезнью и старый не по годам, так же сидел перед ним на корточках. «Бывают такие люди, которые ломают то, что попадается под руку, лишь потому, что могут это сделать, — прошептал он тогда. — Но война — это последний довод вождя. Только начни войну — и ты при любом ее исходе проиграл».

Несмотря на все одержанные победы, на все невероятные удачи, на то, что враги неизменно уходили в грязь, все притязания подтверждались, и все земли захватывались, Бетод год за годом проигрывал. Теперь он это видел.

— Мир, — сказал он, — это когда все враги примирились, все долги крови оплачены, и все согласны со сложившимся положением дел. Во всяком случае, более или менее согласны. Мир — это когда… когда никто ни с кем больше не сражается.

Скейл, нахмурив лоб, обдумывал услышанное. Бетод любил его, конечно же, как не любить сына, но даже он был вынужден признать, что мальчик не из самых сообразительных.

— Если так… то кто же побеждает?

— Все, — сказал Кальдер.

Бетод вскинул брови. Его младший сын соображал столь же быстро, сколь медленно это делал старший.

— Совершенно верно. Мир — это когда победителем оказывается каждый.

— А Гремучая Шея уверяет, что, пока ты жив, никакого мира не будет, — сказал Скейл.

— Уверяет. Но Гремучая Шея из тех людей, кто очень легко разбрасывается словами. Уверен, что, подумавши, он переменит свое мнение. Тем более что его сын сидит на цепи у меня в застенке.

— У тебя? — бросила Урси из угла комнаты, оторвавшись от расчесывания волос ровно на столько времени, чтобы одним глазом взглянуть на него. — Разве он не пленник Девятипалого?

— Девятипалый отдаст его мне. — Бетод произнес эти слова таким непринужденным тоном, что можно было подумать, будто речь шла о какой-то пустяковине, вроде щелчка пальцев, а не о серьезном деле, на которое он решился, только собрав всю свою смелость. Что за вождь такой, если он боится попросить своего поединщика об услуге?

— Прикажи ему это сделать. — Странно было слышать мужские слова, произнесенные тонким мальчишеским голосом Кальдера. — Заставь его.

— Приказать ему я не могу. Сын Гремучей Шеи — пленник Девятипалого. Он захватил его в бою, а у названных свои обычаи. — Важнее было то, что Бетод не был уверен, что Девятипалый его послушается, не знал, что делать, если он откажется повиноваться, а сама мысль о том, чтобы проверить это, наводила на него страх. — Есть определенные правила.

— Правила для тех, кто должен им подчиняться, — сказал Кальдер.

— Правила существуют для всех, а для вождей — в первую очередь. Если не станет правил, все люди будут существовать поодиночке, и каждый будет владеть лишь тем, что сможет одной рукой урвать у мира и другой — удержать. Хаос.

Кальдер кивнул.

— Понятно. — И Бетод знал, что так оно и есть. Как же мало сходства между его сыновьями. Скейл — коренастый блондин, грубиян. Кальдер — тощий, темноволосый и хитрый. И оба так похожи на мать, что Бетод иногда гадал, досталось ли им хоть что-нибудь от него.

— И что мы будем делать, если случится мир? — спросил Скейл.

— Строить. — Бетод улыбнулся, вспомнив о своих планах, которые обдумывал так часто, что порой готов был воспринимать их как нечто уже свершившееся. — Мы отправим людей по домам — к их ремеслам, их семьям, их урожаям. А потом мы заставим их платить нам налоги.

— Налоги?

— Это южане придумали, — пояснил Кальдер. — Деньги, значит.

— Каждый отдает своему вождю немного от того, чем владеет, — сказал Бетод. — А мы на эти деньги будем расчищать леса, копать шахты и возводить стены вокруг городов. Потом мы построим великую дорогу из Карлеона в Уффриц.

— Дорогу? — пробормотал Скейл, не желавший видеть блеска в благоустроенной земле.