Земные наши заботы

примечательного и будничного, все, что волновало его и волнует сегодня, все

свои взгляды на практику и теорию, на сельское хозяйство и на нравственные

основы нашего бытия.

Неловко мне приглашать читателя в чужую избу, скажу лишь: если что и

напоминает, что здесь живет человек с мировым именем, то только книги. Много

книг. Так много, что ни для какой мебели, тем более современной, и места-то

нет. Поэтому, кроме книжных шкафов, стола и табуреток, ничего никогда не

покупалось и в дом не заносилось — и без того тесно.

Я просматривал библиотеку, собранную Мальцевым и постоянно пополняемую. В

ней, считает хозяин, тысяч пять книг. Думается, больше — тысяч шесть с

лишним, добрая четверть из них — по философии. Собраны не ради модного ныне

накопительства, а для чтения. Не могу уверять, что все они прочитаны. Но

какую только книгу ни извлекал я из тесных шкафов, каждая помечена рукой

читавшего: подчеркнуты фразы, абзацы, целые страницы. Где тонкой, где жирной

чертой, а где и виньетками на полях разрисованы — это те места, которые

побудили его к размышлениям, убедили в чем-то и которые, в разговоре или

споре, он находил и зачитывал. Зачитывал вовсе не для того, чтобы подкрепить

свои слова цитатой из книги, нет. Книга для него — это размышления автора,

которого он приглашает в собеседники.

— Вот что умный человек по этому поводу говорил...

Находил книгу, нужную в данный момент разговора, быстро: беглый взгляд по

полкам — и извлекает на свет божий именно ее, хотя и хранилась она не в

первом ряду, не под рукой.

— Читай...

Я читаю вслух. Мальцев слушает, кивает головой, подтверждая верность

мысли.

— На Аристотеля ссылается? Сейчас найдем. А ты читай, читай. — И Терентий

Семенович, не первый уже раз, опускается на четвереньки и так передвигается

вдоль шкафа — еще какую-то книгу на нижних полках ищет. На четвереньках,

босиком. Кстати, все дни, когда я был у него, видел его в избе только босым.

Так, босиком, и в холодные сенцы выходил. Правда, в одном из писем я

прочитал недовольство по этому поводу: мол, как можно показывать всемирно

известного человека босым? Мол, все знаменитые люди у нас обеспечены всеми

благами, и мы это знаем, а на Западе могут подумать бог знает что.

Наверное, так думают многие, кто считает, что заслуги не бывают без

материальных благ. Одно могу на это ответить: Мальцев распоряжается своими

выдающимися заслугами так, как, пожалуй, не распоряжается своим положением

ни один бригадир. И если он пользуется какими благами, то только теми, какие

даются и каждому соседу его, рядовому колхознику. Все, что сверх этого, он

не принимает.

Ну, а то, что Мальцев босиком ходит, это, разумеется, не от бедности, это

крестьянская привычка. Он до недавнего времени и по полю — по пашне и по

жнивью — всегда босыми ногами ступал. Ученые-медики утверждают, что это

очень даже полезно для здоровья. Наверно, если ты не изнежен и босиком

пробежаться по росе можешь не только в песне.

О том, какие и как читает Мальцев книги, я постараюсь рассказать по ходу

своего повествования. А сейчас вернусь в прошлое. Это ныне перед ним, как и

любым другим человеком, открыты все библиотеки — только читай, не ленись, и

никто за это бранить не станет. А в детстве, как и в ранней юности, когда

отец боялся, как бы грамота не отвадила сына от земли, приходилось мальчишке

тайком, с оглядкой, забегать в библиотеку при той самой церковно-приходской

школе, в которую его так и не пустил родитель учиться. Читал тоже тайком,

укрывшись на печке, а то и за печкой. Спокойнее жилось, когда отец из избы

отлучался. Читал вовсе не «завлекательные» книжки, а больше те, в которых об

окружающем мире рассказывалось, земном и звездном.

— Добрый у меня был отец, однако и строг, боялся я его. А мачеха видела,

что книги читаю, но отцу не говорила. Только когда набедокурю что-нибудь,

она и пригрозит: «Вот скажу отцу, что книжки почитываешь». Тут уж я

послушным и тихим делался, вот она и молчала. Спасибо ей за это терпеливое и

мудрое молчание.

Не очень потакал отец сыну и позже, когда Терентий опытами надумал

заниматься: не пахарю против божьей воли идти, терпение всевышнего

испытывать. Однако сын уже мог и на своем настоять. В конце концов махнул

рукой отец, мол, виноват, не уберег сына от науки, теперь худа жди. А что

худо будет, в этом он не сомневался. Да и как было сомневаться, если май к

концу, все справные хозяева давно отсеялись, уже на всходы ходят смотреть, а

Терентий все еще пашню боронит, сорняки вычесывает. Когда же сеять будет?

Вот уж правда, кого бог наказать хочет, того он ума лишает.

Посеял Терентий только в конце мая. Мало сказать, позже всех — позже