Земные наши заботы

Социалистического Труда Терентию Семеновичу Мальцеву, проходит без внимания,

будто это не он увековечен в бронзе, а безымянный, земледелец, ставший

символом извечного трудолюбия, преданности делу и родимому полю.

Он может так считать, волен распоряжаться своими выдающимися заслугами

так, как, пожалуй, не распоряжается своим положением ни один бригадир. А мы?

Задав этот вопрос, я решаюсь сказать здесь: да, зная Мальцева, мы видим в

нем не ученого-земледельца, а совестливого, преданного земле хлебороба,

выращивающего на полях родного колхоза высокие урожаи. За счет чего? Тоже не

очень четко представляем это. Многие полагают, за счет крестьянской своей

сноровки. Мне доводилось слышать восторженные рассказы знатоков о том, как

ходит по вешнему полю Мальцев, земельку руками щупает — определяет, когда

сев начинать. И угадывает тютелька в тютельку. Мол, это ему удается, он

наделен каким-то чутьем крестьянским, которого нет у других агрономов,

поэтому, как ни стараются подражать ему, ничего толкового не получается.

Не на улице я слышал подобные рассказы, именуемые в народе байками, а в

стенах Министерства сельского хозяйства — от специалистов, от аграрников. А

может, и не байки вовсе это, а легенды, которые слагаются вокруг знаменитых

имен. Но легенды есть легенды, какими бы правдоподобными ни казались. Они —

подмена той истины, которая оказалась или не понятой нами, или не столь

удобной в нашей жизни, как нам того хотелось бы.

И все же не расхожие байки эти, не легенды подтолкнули меня к такому

парадоксальному выводу: лишь немногие догадываются, представляют себе, что

сделано Мальцевым—опытником, агрономом, ученым Утверждаю это, потому что

знаю: не ощупью добивается он успехов, не крестьянской интуицией постигает

природу.

Снимая этот налет таинственности, я ни на минуту не забываю, что труд

земледельца, как утверждал великий русский естествоиспытатель Климент

Аркадьевич Тимирязев, наиболее таинствен, потому что он имеет дело с живой

природой. Да, это так. Чтит таинства матушки-природы и Мальцев. Однако

ничего интуитивного в его познании этих таинств нет и никогда не было. Он

умеет наблюдать, умеет видеть явления природы и терпеливо изучать их,

основываясь на глубоком знании диалектики природы и том философском

мировоззрении, каким является диалектический материализм.

Откуда взялось у него это умение? С чего началось? Наверное, с вопроса,

который он задал самому себе: «Почему?..»

* * *

Февральским вьюжным днем 1921 года Терентий Мальцев вернулся в родную

деревню, к единоличному наделу после пяти лет отлучки. Сначала — первая

империалистическая война, а потом длительный плен, подневольная работа на

заводах в Германии отторгли его от родины и земли. Вернулся обеспокоенный

раздумьями: земля его ничем не хуже, не беднее той, что видел он, гоняемый

войной по чужим краям, мужик русский молится богу не меньше немецкого, почти

каждое лето крестные ходы по полям устраивает, чтобы дождичка у бога

вымолить, а работает, пожалуй, и побольше. Однако почему же тогда урожаи в

родимом краю значительно ниже виденных?

Вот с этим вопросом и вернулся в отчий дом, к единоличному своему наделу.

Ни радость встречи, ни навалившиеся крестьянские заботы не погасили этих

раздумий. Больше того, увлек ими и односельчан своих, таких же, как он сам,

в поте лица добывающих хлеб насущный.

Нам трудно сейчас представить, сколько душевных сил и энергии пришлось

потратить ему, чтобы побудить полуграмотного, а чаще и вовсе неграмотного

крестьянина заняться изучением агрономии, того крестьянина, который и сам

«не лыком шит», да и чужого ума занимать не очень склонен был, больше на

дедовский и собственный опыт полагался.

И все же несколько человек потянулись в сельскохозяйственный кружок,

организованный Мальцевым. В кружке этом учились хозяйствовать «по науке»,

применяя рекомендации ученых-агрономов. Добывал эти рекомендации, читал и

растолковывал своим слушателям Мальцев сам, потому что ни одного агронома в

ту пору не было еще ни в деревне, ни поблизости. Был лишь в Шадринске, а это

по тем временам далековато: без дороги, без нынешнего быстрого транспорта.

На лошадке нужно затемно выезжать, чтобы возвратиться к полуночи. Мальцев и

ездил, и пешком ходил — за советом и за книгами.

Здесь надо сказать вот о чем: за плечами у Терентия Семеновича нет ни

института, ни техникума и даже нет ни одного класса церковно-приходской

школы. Ни одного года, ни одного дня в школе он не учился — отец не пустил в

обучение «к попу», боялся, что учеба отторгнет крестьянского сына от

крестьянского дела.

Сын никогда не осудил за это отца своего, неграмотного сибирского