Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

— Трудно без известий, Александр Васильевич. Кукурузники в Одессе лютуют. Вешают, сильничают. Хозяева, ни дна им ни покрышки!..

— Терпи, Васильич. Недолго уже. Вот помяни мое слово. Я, знаешь, пока в городе не был, тоже малость гайки поослабил. Думал, там каменья одни остались… А съездил, посмотрел — успокоился. Урон, конечно, есть. Много домов побито, воронки на улицах кирпичом засыпают… пока вроде управляются…

— А твой-то дом, Александр Васильевич, как? — несколько успокоившись, поинтересовался Пузько.

— Ничего. Стоит. И вся улица почти цела. Трамваи в городе ходят. Кинотеатр работает. Выставка какая-то о Севастополе. Идет жизнь!

Пузько недоуменно взглянул на Бегасинского. Уж не шутит ли? Трамвай, кино, выставка… Какая же это война? Нет, не похоже, чтобы шутил. Не такой человек мичман Бегасинский.

Поговорили еще о семьях, о жизни в осажденном городе. А потом Пузько ушел. Бегасинский переоделся. Посмотрел на себя в большое в рамке зеркало.

«Ничего… Мужчина еще вполне годный. Хотя седой волос вон как прет… Всего-то утро не побрился, а, гляди-ка, поблескивает. Ничего, еще поживем! Весна, она всему жизнь дает.

Как это мне сосед-мичман вчера при встрече сказал? «Что ж у тебя, Васильич, ума, что ли, не хватает обеспечить себе человеческую жизнь?» Имел в виду себя. Такой же, как я, сверхсрочник, а дома два-три раза в неделю законным порядком бывает. И войне обстоятельства эти ничуть не вредят. Надо и мне что-то придумать. Завтра же при случае надо намекнуть Мошенскому насчет ремонта катера. Коль «Дооба» нет, сгодится катер за милую душу».

Мошенский выбил в штабе ОВРа старенький катер. Чтобы привести его в порядок, требовалось крепко повозиться. Работу такую на «Квадрате» не сделаешь. На это и рассчитывал Бегасинский. Задумал боцман всеми правдами и неправдами чаще бывать дома. И службу не упускать, и иметь от нее прок. «Жизнь не воротишь… Годочки вон как летят! Молодые ребята повоюют да пожить еще успеют, а мне, храбрись не храбрись, почти пятьдесят… Надо заботиться о своих, продукты какие выгадывать, выкраивать… Да и не вечно ж она, война, будет длиться. Ремонт в квартире надо сделать. Весна. Всегда весной какой ремонт делал! Эхма… Стало быть, и теперь надо попробовать выкроить двоих матросиков, с малярным делом знакомых, пусть поработают. У них служба идет, и у меня дома порядок. Ничего, можно и теперь жить, если с головой», — решил Бегасинский.

Никому не поверял своих тайных дум, даже верному Гавриилу Пузько.

«МОРСКАЯ ДУША»

Я пока ничего не буду подробно писать о себе… Останусь жив, сам расскажу, а если суждено будет погибнуть — обо мне расскажут люди.

Из письма Мошенского жене. 8 марта 1942 г.

Шалый мартовский ветер доносил соленое дыхание моря. Высокие кучевые облака сулили устойчивую погоду.

А такая погода означала новые хлесткие бои с «мессерами», налеты груженных бомбами «юнкерсов» на позиции наших войск под Севастополем, на сам город и порт, на мыс Херсонес…

Вот уже несколько дней Леонид Соболев находился на Херсонесе у авиаторов. Потертый, видавший виды блокнот писателя быстро заполнялся записями наблюдений, впечатлений, бесед с героями его будущих очерков и рассказов.

Раскрывая блокнот для очередной записи, писатель все чаще наталкивался на жирно подчеркнутые слова: «Не тронь меня!»

Подчеркнутое означало: побывать, увидеть обязательно! В рассказах летчиков почти каждый раз звучало: «Прошел над плавучкой…», «Не тронь меня!» отсекла немца…», «Плавбатарея поставила завесу…».

С холмов Соболев хорошо видел ее, темневшую на серой глади Казачьей бухты, метрах в двухстах-трехстах от берега. Вечером, за ужином, Соболев сказал генералу Острякову [12]:

— Николай Алексеевич, завтра я бы хотел побывать на плавбатарее.

Комиссар полка Мирошниченко вызвался было в провожатые, но Соболев вежливо отказался:

— Спасибо, доберусь. Главное, чтобы шлюпку прислали. Шлюпка у них есть? А то ведь я и вплавь смогу: карандаш, блокнот в зубы — и пошлепал…

— Что вы, Леонид Сергеевич! — рассмеялся Остряков. — Конечно, есть шлюпка, и связь по телефону мы с ними держим. Кстати, у них под самым боком сидит со своей эскадрильей капитан Авдеев. Метрах, наверное, в шестидесяти от уреза воды. Так, Мирошниченко? Михаил Авдеев — очень перспективный командир и воздушный боец, так что рекомендую и с ним при случае познакомиться…

Остряков тут же приказал Мирошниченко связаться с плавбатареей по телефону и с утра держать Соболева в курсе обстановки. На том и порешили.

Утром на потрепанной «эмке» выехали в бухту. Вот как рассказывал об этом сам Леонид Соболев в очерке «Не тронь меня!».