Зеркала

Я поёжилась, отпив из фляжки Ренара ещё глоток. Мы вышли из ельника, и я залюбовалась тем, как лучи двух полных лун-близнецов заставляли сверкать снег и горные вершины вдалеке. Мир был полон теней и серебра, и моё дыхание поднималось к звездному небу облачком пара.

— А недавно мэр, всячески извиняясь, сказал мне, — продолжил Кондор с усмешкой. — Что его жена настаивает на принятии некого эдикта, регулирующего размеры зеркал в домах горожан. Для сохранения нравственности, — он отобрал у Ренара фляжку и тоже сделал глоток. — Да, мой друг, это были не слухи! Они пока сопротивляются, но женское упрямство берёт своё!

— Кошмар, — рассмеялся Ренар. — Наверное, девицы, о чьей чести так пекутся, сейчас страдают! Придётся утешать.

Я покраснела. Кондор кивнул в сторону ворот Замка, намекая, что надо уже идти, налюбуешься ещё зимними пейзажами.

— Два года успокоиться не могут, — добавил он, засовывая руки в карманы. — Женщины.

* * *

Я проснулась, словно от толчка, услышав сквозь сон, как меня кто-то позвал.

Приподнялась на локтях и тряхнула головой, пытаясь понять, что произошло. Свет двух лун проникал в комнату, заставляя предметы обрасти пугающими тенями. Я чувствовала себя удивительно бодрой, словно это не я заснула едва ли не сразу, как моя голова коснулась подушки. Усталые ноги приятно ныли до сих пор.

Иногда такое бывает, подумала я, снова откидываясь на подушку, что тебя выдёргивает из сна какой-то шорох, невнятный звук, который там, по ту сторону твоего сознания, превращается в твоё имя. Кристалл на цепочке сполз куда-то в яремную впадинку, холодя основание шеи. Я поправила цепочку.

И услышала это.

Еле слышный стук в стекло заставил меня резко вскинуться и осмотреться. Окна были закрыты и за ними находился только воздух — и уходящий вдаль пейзаж. Никаких птиц, сидящих на подоконнике, и — кому там славы желать? — ничего другого на уровне третьего этажа.

В жуткой догадке я перевела взгляд на зеркало и похолодела.

В свете двух лун там виднелся силуэт девушки в белой сорочке. Она поправила растрёпанные тёмные волосы каким-то слишком привычным жестом — и снова постучала в стекло, словно звала меня. Я зажмурилась, сосчитала до десяти и, для верности ущипнув себя за руку, открыла глаза.

Силуэт не исчез.

Стук раздался снова. Потом ещё раз. Потом ещё. Чертовски чёткий и чертовски реальный. Тишина в перерывах между постукиваниями в стекло оглушала. Я вжалась в спинку кровати, пытаясь в панике придумать, что мне сейчас делать и как избавиться от этого пугающего наваждения, но ничего толкового в голову не шло. Я перевела взгляд в сторону зеркала, прищурилась в полутьме — и поняла, почему жест показался мне знакомым. Спустив ноги на пол — один из носков, в которых я спала, слегка сполз вниз, как и у девушки в зеркале — я подошла к ней, потому что больше ничего сделать не могла. Меня словно тянуло в её сторону, воздух вокруг давил предчувствием беды, и только когда я решилась — чуть-чуть отпустило.

Мари-в-зеркале на этот раз не повторяла мои движения. Она потянулась рукой к шее, и я, сначала не понимая, что это значит, с небольшой задержкой потянулась к своей, чтобы обнаружить согретый моей кожей металл цепочки, на которой висел чуть прохладный кристалл. Единственное отличие между нами. Моё отражение кивнуло, воздух вокруг тревожно замер, затрудняя дыхание, и я сняла цепочку с шеи и повесила на край рамы. Дышать стало легче. Отражение прижало ладонь к стеклу и улыбнулось. У неё не было ни ряда мелких острых зубов, ни когтей из тонкого, но прочного льда, и эта улыбка, родная и знакомая, не предвещала ничего плохого. Я прислонила руку к прохладному стеклу, ровно так же, как сделала она, повторяя положение ладони от и до — и наши пальцы переплелись.

Она схватила меня — крепко и бережно — и дёрнула к себе.

Рука её была холодной, словно в ней только что растаял снег, забрав всё тепло, а пальцы цепкими и держали так, что я не смогла вырваться, чувствуя, как погружаюсь в мир по другую сторону стекла, как моя рука проходит сквозь едва ощутимую преграду, как сквозь толщу воды. Я попыталась потянуть на себя, испугавшись неизвестности, но воздух снова набряк тревогой, и я, глубоко вдохнув, зажмурилась — и сделала шаг.