Зеркальный человек

Памела отвернулась к окну и стала смотреть на людской поток на Дроттнинггатан.

Она проводила взглядом двух девушек и едва заметно улыбнулась; Йона смотрел на нее.

В ухе покачивалась аквамариновая капелька.

Памела снова повернулась к Йоне. То, что он принимал за две родинки под левым глазом, на самом деле оказалось татуировкой.

— Вы сказали, что Йенни Линд занимает в вашем сердце особое место.

— Когда она пропала, она была ровесницей моей дочери Алисы. — Памела снова проглотила комок.

— Понимаю.

— А всего несколько недель спустя Алиса погибла.

Памела взглянула в светло-серые глаза комиссара. Ей казалось, что он понимает ее, понимает, что делают с человеком тяжелые потери.

Памела, сама не зная зачем, отодвинула чашку и стала рассказывать комиссару об Алисе. Слезы капали на стол, когда она описывала поездку в Оре — до того самого дня, когда ее дочь утонула.

— Большинству из нас выпадает переживать тяжелые потери, — заключила она. — Но мы справляемся с ними. Поначалу нам тяжело, но у нас получается жить дальше.

— Да.

— Но Мартин… он как будто все еще в первой фазе и переживает шок. И мне не хочется, чтобы ему стало еще хуже — ему и так плохо.

— А вдруг ему станет лучше? — спросил Йона. — Я могу приехать в клинику, поговорить с ним там. Очень бережно, на его условиях.

— Как вы собираетесь говорить с человеком, который не решается разговаривать?

— Попробуем гипноз, — предложил Йона.

— Это вряд ли. — Памела невольно улыбнулась. — Гипноза Мартину точно не надо.

40

Мия оглядела себя, заправила прядь волос за ухо, не сдерживая улыбки, постучала в полуоткрытую дверь кабинета.

— Проходи, садись, — сказала соцработница, не глядя на нее.

— Спасибо.

Мия прошла по скрипучему полу, подвинула стул и села напротив соцработницы.

В кабинете было жарко — температура на улице снова поднялась градусов до тридцати пяти. Окно, выходящее на лесную опушку, было открыто, тихо постукивала ржавая щеколда. Соцработница что-то напечатала и подняла глаза на Мию.

— Итак. Я списалась с муниципальной соцслужбой, и мне сообщили, что апелляции от Памелы Нордстрём не поступало.

— Но она говорила, что…

Мия резко замолчала, опустила глаза и стала ковырять облупленный лак на большом пальце.

— Насколько я понимаю, — продолжала соцработница, — отказ основан на том, что обстановка в семье Нордстрём оценивается как небезопасная. Дело в муже Памелы.

— Да он же невиновен, об этом везде пишут.

— Мия, я не знаю, как рассуждала комиссия, но в любом случае апелляции не поступало… отказ никто не обжаловал.

— Понятно.

— Мы ничего не можем поделать.

— Я же сказала — понятно.

— Что ты об этом думаешь?

— Что все как обычно.

— Как бы то ни было, я рада, что ты еще побудешь с нами, — ободряюще сказала соцработница.

Мия кивнула и поднялась. Пожала руку соцработнице, закрыла за собой дверь и стала подниматься по лестнице.

Уже издалека было слышно, как Лувиса орет и швыряет что-то на пол. У Лувисы СДВГ, они с Мией вечно ссорятся.

Мия начинала думать: а вдруг Лувиса ее убьет.

Вчера ночью она проснулась от того, что Лувиса пробралась к ней в комнату. Мия слышала, как та ходит в темноте, как останавливается возле кровати, как садится на стул возле комода.

Войдя в свою комнату, Мия увидела, что нижний ящик комода выдвинут. Она заглянула в ящик и со словами «Это что еще за…» вышла.

Истертые половицы скрипели под тяжелыми ботинками. Мия распахнула дверь в комнату Лувисы и остановилась.

Лувиса стояла на коленях, вокруг нее было рассыпано содержимое ее сумочки. Волосы всклокочены, плечи изодраны ногтями.

— Позволь, пожалуйста, узнать, зачем ты забрала мои трусы? — спросила Мия.

— Ты о чем вообще? Больная. — Лувиса поднялась.

— Это же ты у нас с диагнозом.

— Рот закрой. — Лувиса поскребла щеку.

— Не могла бы ты вернуть мое белье?

— А по-моему, это ты воровка. Ты взяла мой риталин.

— А-а, опять таблетки потеряла… и поэтому мои трусы прихватила?

Лувиса затопала ногами и дернула рукава, и без того уже разорванные зубами.

— Не трогала я твои сраные трусы!

— У тебя, как это, проблемы с контролем над импульсами…

— Рот закрой! — выкрикнула Лувиса.

— Настолько крышу снесло, что ты сама уже не знаешь, что делаешь…

— Закрыла рот!!

— Небось спрятала куда-нибудь свои таблеточки, найти не можешь, а я виновата…

— Да пошла ты! — заорала Лувиса и ногой запустила какую-то тряпку через всю комнату.

Мия вышла и стала спускаться по лестнице. За спиной у нее Лувиса кричала, что убьет всех, весь интернат. Мия нацепила свою военную куртку, хотя на улице стояла жара.

Она пошла обычным путем: напрямую, мимо леска, спустилась к промышленной зоне, свернула к старым газгольдерам.

Оба кирпичных цилиндра давно уже использовались для кинопоказов, театральных постановок и концертов.

Пытаясь прогнать разочарование, Мия спустилась к воде позади большого газгольдера.

Басы и барабаны слышались издалека, еще до того, как Мия добралась до заброшенного участка.

Максвелл и Рутгер стояли возле исходящего дымом одноразового гриля.

Оба входили в маленькую группу и мечтали сделаться знаменитыми рэперами.