Зеркальный человек

— Я только хочу, чтобы ты и вправду постарался все вспомнить, — сказала Памела и откинулась назад.

— Я стараюсь. Стараюсь, но вижу только черноту.

58

В прохладном зале Катринехольмской церкви пахло камнем. Памела, Мартин и Деннис сели на пустую скамью; церемония началась через несколько минут.

На поминальную службу пришли немногие: родственники, несколько друзей. На поскрипывавших скамьях сидели человек двадцать, не больше.

Родители Йенни сидели впереди. Когда сквозь стены донесся звон церковных колоколов, Памела увидела, что спина отца затряслась от плача.

Служба продолжалась. Солнечный луч медленно пополз по стене, зажег витражи на хорах.

Священнослужитель пытался дать утешение и надежду, но его речь все равно вышла невероятно печальной. Мать Йенни закрыла лицо руками, и Памела похолодела при мысли, что Йенни похитили всего в нескольких минутах езды от места, где сейчас стоит ее гроб.

Священник с шорохом насыпал на крышку крест из земли, и Памелу замутило от страха.

В последний раз она была на такой службе, когда хоронили Алису.

Мартин крепко сжал руку жены.

Пока пели заключительный псалом, Памела сидела, опустив голову и крепко зажмурившись. Услышав, как поднялись со своих мест ближайшие родственники Йенни, она взяла себя в руки и подняла голову. Родственники образовали медлительную очередь, чтобы возложить цветы на гроб.

В самом конце церковного зала, где сидела Памела, было жарко. Отец Йенни ушел в машину, но мать еще стояла и принимала соболезнования.

Две женщины о чем-то беседовали со священником, мужчина в инвалидном кресле ждал спецтакси, а какая-то малышка пинала камешки, поднимая пыль.

Памела дождалась, когда церковь покинут последние приглашенные, взяла Мартина за руку и подошла к матери Йенни.

Лицо Линнеи Линд было изрезано морщинами, рот скорбно сжат.

— Примите, пожалуйста, мои соболезнования, — заговорила Памела.

— Спасибо. — Линнея всмотрелась в Мартина. — Это вы? Я… простите, мне страшно неловко за то, что муж на вас набросился.

— Ничего страшного, — ответил Мартин и уставился в землю.

— Бенгт совсем не такой. Он, в общем, человек тихий.

На полдороге между церковью и парковкой медлила небольшая группа людей.

— Я понимаю, что сейчас не время, — сказала Памела, — но я хотела бы поговорить с вами. Может, позвонить завтра?

— Поезжайте к нам, у нас будет что-то вроде поминок, — предложила Линнея и посмотрела на Памелу опухшими глазами.

— Спасибо, но…

— Я слышала, что в год, когда пропала Йенни, вы потеряли дочь… так что можете понять, нам сейчас непросто.

— Время не лечит.

Расстояние до дома Линдов было небольшим, и вот уже группка приглашенных на поминки стояла на гостевой парковке. Памела и Мартин вылезли из машины.

— Пойдешь? — спросила Памела Денниса.

— Подожду здесь. Надо ответить на пару писем.

Приглашенные вошли в подъезд светло-желтого многоквартирного дома и на лифте поднялись на пятый этаж.

Памела следом за хозяйкой зашла на кухню, заговорила о красоте церемонии.

— Да, конечно, — без выражения ответила Линнея.

Заторможенными движениями она включила кофеварку, стала открывать банки с печеньем.

На журнальном столике в гостиной уже стоял старомодный кофейный сервиз — маленькие чашечки на блюдцах, рафинад в сахарнице, молоко в молочнике, блюдо-этажерка с печеньем.

Гости устроились на старом скрипучем диване.

Везде виднелись безделушки и сувениры, привезенные из поездок, горшки с цветами стояли на вязаных салфеточках.

Отец Йенни принес из кухни четыре стула и пригласил всех садиться.

Немногочисленные гости пытались вести светскую беседу, но то и дело замолкали. Позванивала ложечка в чьей-то чашке, кто-то заговорил о страшной жаре, еще кто-то сделал попытку пошутить насчет глобального потепления.

Линнея Линд взяла в руки фотографию дочери в рамке и заговорила о том, как Йенни отличалась от них.

— Феминизм, веганство… Мы и наше поколение неправильные, говорим не теми словами, машины наши ездят на бензине, и… как же мне этого не хватает.

Линнея замолчала и села, слезы полились по щекам. Муж погладил ее по спине.

Какая-то пожилая женщина поднялась и объявила, что ей пора домой, выгуливать собаку. Другие гости тоже потянулись благодарить и прощаться.

Линнея просила оставить все на столе, но гости отнесли свои чашки на кухню.

— Все смываются, — шепнула Памела Мартину.

Из прихожей донеслись голоса, потом хлопнула дверь, и в наступившей тишине в гостиную вернулись Линнея и Бенгт.

— Нам, наверное, тоже пора, — сказала Памела.

— Не уходите, — мрачно попросил Бенгт.

Он открыл шкаф и поставил на стол две бутылки и четыре стаканчика, не спрашивая, налил себе и Мартину водки, а женщинам — вишневого ликера.

— Мартин, я хочу, чтобы вы знали: мне стыдно за то, что я на вас набросился, — начал он и подвинул стаканчик Мартину. — Меня это не оправдывает, но я думал, что… ну, вы понимаете… когда я увидел, как вы выходите из тюрьмы, меня будто по голове ударили…

Он опрокинул свой стаканчик, вытер рот, ощущая тепло от крепкого спирта, и кашлянул.

— Да, так вот — мне стыдно… я надеюсь, вы примете мои извинения.