Зеркальный человек

— Да, вы правы. У папы был пациент по имени Цезарь.

— Помните фамилию?

— При поступлении он не назвал фамилию, проходил как NN, но сам себя называл Цезарь… может быть, просто не знал, как его зовут.

— Пациенты часто забывают, кто они?

— Я бы не сказала, что часто, но случается.

— Мне нужно заглянуть в архив.

— Но он сгорел во время пожара. — Анита как будто удивилась, что комиссар об этом не знает. — Цезарь ведь проходил лечение в старом здании, это было в последние годы перед закрытием… а через несколько лет здание полностью выгорело.

— Вы уверены, что сгорело все?

— Да.

— Вы, наверное, были совсем маленькой, когда Цезарь лечился у вашего отца. И все-таки помните, под каким именем он значился.

Анита посерьезнела; казалось, она что-то обдумывает. Наконец она предложила:

— Давайте лучше присядем.

Йона поблагодарил Вивеку за помощь и устроился напротив Аниты на одном из высоких стульев, стоявших вокруг стола, на котором помещалась ваза с искусственными цветами.

— Мой отец был психиатром, — начала она и сдвинула вазу в сторону. — Я бы сказала, в основном фрейдистского толка. Он посвящал много времени научным исследованиям… особенно в последние десять лет перед кончиной.

— Он всегда работал в Сетере?

— Да. Но он сотрудничал с Академической больницей в Упсале.

— А теперь здесь работаете вы?

— Сама не знаю, как так получилось, — рассмеялась Анита. — Я здесь выросла, в профессорской вилле — таких много в деревянном городке. А теперь живу в пяти минутах оттуда… Какое-то время обитала в Хедемуре, но это тоже близко, каких-нибудь двадцать километров.

— Так часто получается, — улыбнулся Йона и снова посерьезнел.

Анита проглотила комок и сложила руки на коленях.

— Когда мне было лет двенадцать, папа рассказал, как Цезарь стал его пациентом… Как-то ночью папу разбудили голоса. Он встал и заметил, что у меня в комнате горит свет… какой-то молодой человек сидел на краю кровати и гладил меня по голове.

У Аниты покраснел кончик носа. Она задумчиво взглянула в сторону коридора.

— Что было потом?

— Папе удалось увести Цезаря на кухню — ясно было, что у него душевная болезнь… да он и сам об этом знал, потому что потребовал, чтобы его положили в клинику.

— Почему он обратился к вашему отцу?

— Не знаю. Папа тогда был довольно известен и принадлежал к тем немногим, кто считал, что излечить можно всех.

— Но почему Цезарь явился к вам домой, а не прямо в Сетер?

— В старом здании не вели приема, там людей размещали в самом крайнем случае… но мне кажется, папу заинтересовал случай Цезаря.

— Значит, он из любопытства смирился с возможной угрозой?

— Мне кажется, «смирился» — не совсем удачное слово.

— Лучший способ контролировать Цезаря — это отправить его как пациента в закрытое старое здание, — заметил Йона.

Анита кивнула.

— Раньше, когда человек сюда попадал, он терял все человеческие права. Никто ничего не проверял, и пациенты часто оставались здесь до самой смерти. Умерших кремировали и хоронили на кладбище при клинике.

— Что было с Цезарем дальше?

— Его выписали, и двух лет не прошло.

Йона рассматривал лицо женщины, рассеянное выражение рта, складки на лбу.

— Что именно исследовал ваш отец? — спросил он.

Анита глубоко вздохнула.

— Ну, я не психолог и не психиатр, я не могу объяснить его методы, но… главной темой отца были синдром деперсонализации и диссоциативное расстройство идентичности.

— ДРИ.

— Не хочу покушаться на славу отца, но многие говорят, что его взгляды на человеческую психику устарели, что они принадлежат другому времени. Одна из папиных теорий строилась на том, что преступника травмируют его собственные деяния, он страдает от диссоциаций самой разной формы… Я знаю, что отец писал работу, анализ клинического случая, о Цезаре. Работа называлась «Отражение».

— Отражение, — повторил Йона.

— Когда старый корпус закрыли, отец остался в нем. Пациентов оттуда перевели, но папа вел исследования все сорок лет своей клинической практики, собрал колоссальный архив… Однажды вечером загорелся распределительный щит, папа погиб, а результаты его труда оказались уничтожены.

— Примите мои соболезнования.

— Спасибо, — пробормотала Анита.

— Вы что-нибудь помните о самом Цезаре?

— А можно узнать, в чем дело?

— Цезарь подозревается в серийных убийствах, — объяснил Йона.

— Понятно. — Анита сглотнула. — Но я его только в ту ночь и видела. В детстве.

— Я пытаюсь взглянуть на ситуацию глазами вашего отца… Психически больной незнакомец проникает ночью в его дом, гладит по головке его дочь… он, наверное, ужасно испугался.

— Но для него та история стала началом важного дела.

— Исследования?

— Помню, как он улыбался, когда рассказывал о своей первой встрече с Цезарем… Цезарь положил руку мне на голову, посмотрел отцу в глаза и сказал: «Дети играют, мамы смотрят на них».

Охнув от боли, Йона поднялся и сказал, что ему пора. Он поблагодарил Аниту за помощь и заспешил по коридору.

Мартин, погруженный в гипноз, сумел увидеть заднюю стену Школы экономики и красный домик на детской площадке.

Эрик медленно подвел его к месту убийства и начал описывать горки и лазалку.