Зеркало для героев

Кинозвезды из неё не вышло, если только не считать звёздными два-три эпизода в массовке. Зато из неё вышла первоклассная транжира и стерва. Два долгих года Мегги усердно скупала наряды и украшения, затевала семейные склоки, закатывала истерики и путалась с проезжими коммивояжерами. На третий год моё хвалёное, свойственное садовым гномам терпение от этих непотребств иссякло. Однажды, когда Мегги возвращалась домой за полночь после свидания с очередным поклонником, я метнул ей вдогонку лопату и не промазал.

— Этот твой богомерзкий урод! — наутро кричала на Кристофера Мегги. — Я знаю: это он меня подстерёг. До чего же мы дожили — глиняная тварь охотится на собственную хозяйку!

Кристофер мог бы возразить, что Мегги мне не хозяйка. Но он был робким и любил её, а потому возразить не посмел.

— Дорогая, ну что такое ты говоришь, — привычно мямлил Кристофер. — Успокойся, пожалуйста. У Гарри Толстуна и в мыслях не было тебе навредить, тем более что у него и мыслей-то никаких нет и быть не может. Взгляни: вон он, Гарри, стоит, где всегда, охраняет сад. Видимо, с дерева попросту упала ветка. Небольшой ушиб, это совсем не страшно.

— Ушиб?! — негодовала Мегги. — Да у меня теперь на черепе останется шишка. Значит, так: или ты немедленно избавляешься от этого урода, или ноги моей здесь больше не будет.

От меня избавились. Я больше не мог приносить людям счастье, потому что стоял в пыльном углу на чердаке. В соседстве с оставшейся от издохшей клячи сбруей и грудой вышедших из моды и отправленных Мегги в отставку жакетов, блузок и платьев.

Я стоял и стоял в углу, день за днём, месяц за месяцем, год за годом, лишь изредка слезая с постамента, чтобы размять терракотовые ноги и поглазеть в чердачное окно. Оно было круглым, изнутри затянутым паутиной, а снаружи замаранным следами вороньей жизнедеятельности. Мне было немного стыдно, так, будто я подглядывал в замочную скважину. И, тем не менее, я в это окно глазел. И потому, что прикипел душой к поместью Маргарита и его обитателям, и потому, что всё ещё надеялся когда-нибудь принести им счастье, хотя и не шибко верил, что мне это удастся.

Я видел, как несли на кладбище старую Дженни. Видел, как запойно пьёт Кристофер, заметно сдавший и опустившийся после того, как от него сбежала рыжая стерва Мегги. Видел, как год за годом стареет так и не вышедшая замуж Сюзанна. И горевал оттого, что в саду не бегают больше дети.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды утром старая Лиззи не обнаружила у ворот в каменной ограде перетянутый голубой лентой свёрток. Звуки, которые издавало замотанное в него существо, были настолько пронзительны, что, пробившись через чердачное окно, заставили меня спрыгнуть с постамента, сорвать паутину и приникнуть к стеклу.

Так у нас появился Бенедикт, хотя что подкидыша зовут именно Бенедикт, я узнал, лишь когда ему сравнялось шесть лет и у ворот затормозил крытый тентом фургон. Я смотрел, как из фургона одну за другой извлекают громоздкие коробки, как их распаковывают, и мне было скверно на душе, так скверно, как только может быть на душе у отслужившей своё вещи, покрытой сколами и трещинами, с выцветшей облупившейся краской.

Из коробок извлекли гномов. Садовых гномов, шесть штук. Это были нелепые и несуразные безделки в красных колпаках, с умильными гримасами, застывшими на глуповатых физиономиях.

Я не стал смотреть, как этих шестерых несли в сад. Я забрался на постамент и попытался забыться, чтобы хоть как-нибудь унять невесть откуда взявшуюся мучительную боль в терракотовом нутре. Я стоял на постаменте, глушил в себе эту боль и думал, что, наверное, так умирают гномы. А потом чердачная дверь вдруг отворилась, и я пришёл в себя.

— У нас есть ещё один гном, Бенни, сынок, — сказала протиснувшаяся в дверь Сюзанна вихрастому и веснушчатому мальчугану. — Сорок лет назад нам с Кристофером его подарил твой дед, собираясь на войну. Этого гнома зовут Гарри Толстун, вот, взгляни.

— Он совсем старый, — растерянно проговорил мальчуган. — И совсем не похож на тех, других. Мне кажется даже…

— Что кажется, сынок?

Бенни пригладил вихры и сказал решительно:

— Мне кажется, он особенный. Давай отнесём Гарри в сад, мама. Пускай он командует остальными.

Так я снова занял своё место, рядом с беседкой, под яблонями. Правда, командовать мне оказалось некем — шестеро новых гномов были попросту сошедшими с конвейера декоративными украшениями, заурядными и бездушными изделиями made in China.

Поэтому я вновь в одиночку охранял сад, поправлял по ночам клумбы, воевал с воронами и ждал, когда настанет час принести людям счастье.

* * *

Когда Бенедикту исполнилось двадцать два, оловодобывающая компания прогорела.

— Нам не выплыть, мама, — понуро сказал Бенедикт Сюзанне. — До банкротства остался месяц-другой, Маргариту придётся продать, чтобы покрыть долги.