— Дьявол! Готовьтесь к ночевке… — обессилено прошептал Фрисснер, опускаясь на песок рядом с Ягером.
31
Ночь — для сна
День — для действий.
Что же для размышлений?
Пыль окончательно осела далеко за полночь, когда уже горели два костра и большая часть солдат спала.
Макс Богер лежал на спине и смотрел в звездное небо. В горле першило, как, впрочем, у всей команды. В темноте было слышно, как глухо кашляют спящие. Богер им завидовал. Спят. И ничего-то их не волнует. А у Макса не осталось сил даже на то, чтобы задремать, даже на то, чтобы повернуться на бок и закрыть глаза.
У костров завозились. Это часовой встал и подбросил в огонь несколько сухих веток. Пламя алчно затрепетало, затрещало, заглатывая их подобно гурману, поглощающему новую порцию деликатесов.
— Не спишь? — раздалось над ухом. Это Каунитц повернулся под теплым одеялом на живот и с любопытством посмотрел на Богера.
— Как ты догадался? Каунитц пожал плечами:
— Почувствовал. Я вот тоже никак не могу…
— Почему?
— Все думаю… — Эмиль в нерешительности замолчал.
— О чем? — спросил Богер, подталкивая его к откровенности.
— Да так… Ты вот думаешь… мы дойдем?
— С чего это тебя на такие рассуждения потянуло?
— Ну, после сегодняшнего и не на такое потянет…
— Что ты имеешь в виду? — Богер поднял бровь.
— А то ты не знаешь…
— Боишься?
— Макс… — Каунитц приподнял голову и осторожно огляделся по сторонам. — Ты меня знаешь давно. Я когда-нибудь от пуль бегал?
— Нет…
— И не побегу, можешь мне поверить. А с нашим Артуром я куда угодно… Но тут совсем другое дело. Ты… Я тебя спрошу?
— Спроси. — Богер тихонько покашлял. Лучше от этого в горле не стало, наоборот, першение только усилилось. Казалось, что по всей глотке ссыпаются маленькие противные песчинки.
— Ты раньше… Понимаешь? Раньше, в церковь ходил?
— Ходил. Меня родители таскали каждое воскресенье. Меня и брата. Я помню, был такой забавный священник. У него глаза были как у жабы, навыкате… И он всегда говорил так: «Аминь!» и прибавлял: «Да». Он вообще вставлял это «да» где попало. Он контуженный был.
— Я не про то, — нетерпеливо пояснил Каунитц. — Я хочу спросить, ты вообще верил?
— Ты имеешь в виду в Бога?
— Ну… — Каунитц снова осторожно огляделся. — Я имею в виду в христианского Бога…
Богер молчал. Он смотрел в непроглядную темноту ночного неба и старался представить, как это — быть засыпанным песком. Наверное, как утонуть. Максу уже доводилось тонуть, в море. Вода противно заливалась в нос и горло, жгла глаза, а вынырнуть было нельзя, над головой горела нефть, разлившаяся по поверхности воды тонкой пленкой. Тогда уцелели единицы…
— Макс… — Каунитц высунул руку из-под одеяла и толкнул Богера в плечо. Тот вздрогнул и понял, что на минуту заснул. — Я говорю, ты верил?
— Не знаю, — сказал Макс. По его горлу снова покатились маленькие песчинки. — Наверное, нет.
— Почему?
— Как можно верить человеку, который говорит одно, а делает другое?
— Но ведь он не говорит, чтобы пример брали с него.
— Все равно, неприятно. Каунитц не нашелся что ответить.
— А ты, — в свою очередь спросил Богер. — Ты верил?
Эмиль поежился под одеялом и нехотя сказал:
— Не знаю… Когда нас сегодня эта туча накрывала, я вдруг подумал, что на самом деле я червь. Никто… А Он может сделать со мной все.
— Эмиль… — Богер осторожно прочистил горло, стараясь сдержать рвущийся наружу кашель. — Ты упускаешь из виду одно обстоятельство. Туча отвернула в сторону.
— Но ведь могла бы и не отвернуть.
— Могла бы, но отвернула… Ты меня давно знаешь, Эмиль?
— Давно… — согласился Каунитц, прикинув в уме.
— Так ты, я думаю, не обидишься, если я скажу, что ты дурак? От этой штуки сегодня все в штаны наложили и на колени попадали. Солдатня так вообще молиться начала. А наш Артур и этот чокнутый штурмбаннфюрер как стояли, так и остались стоять. Я не знаю, куда ты смотрел, а я видел… Так что мне твоя церковь до одного места. Вон моя церковь, у костра сидит.
— Нет… Ты не так понял, Макс. Я не про церковь, я про Бога… А что, если он есть?
— А этого никто и не отрицает… — безразлично отозвался Богер.
Каунитц еще что-то говорил, говорил, стараясь разобраться в себе и в богах, и в своих взаимоотношениях с ними. Богер сразу понял, что Эмилю нужно было выговориться, что говорит он скорее для себя, следуя привычной своей манере иметь обо всем четкое мнение. Ну и пусть говорит… Звезды начали покачиваться у него над головой. Они раскачивались и раскачивались, и Богер испугался, что они сейчас сорвутся со своих креплений и начнут падать. И они упали, а он бегал по пустыне и ловил их…