— Спит… — констатировал Каунитц и перевернулся на спину. Он был образованным человеком, но после сегодняшней встряски, после солидной порции спиртного, которую он принял тихонько от командира, в голове царила удивительная путаница из отрывков «Майн Кампф», Старшей Эдды, Библии и Корана… Каунитц попытался разобраться в ней, разложить все по привычным полочкам, навести порядок. И незаметно уснул, приоткрыв рот и похрапывая. Ему снилось, что он ищет Макса Богера где-то на равнине, усыпанной упавшими с неба звездами. Ищет и никак не может найти.
— Как вы считаете, Артур, то, за чем мы идем, действительно существует? — спросил Ягер, кидая в костер причудливо изогнутую ветку.
Фрисснер проследил за ее полетом, окончившимся целым взрывом искр, улетевших в черноту неба.
— Вы меня извините, Людвиг, но вы не слишком обидитесь, если я не отвечу? Операции придана определенная степень секретности…
— Так не превращайте ее в клоунаду, — прервал его Ягер. — Вы же не станете утверждать, что вас удивляет моя осведомленность о цели этой экспедиции?
— Не удивляет… Больше тревожит. — Фрисснер проводил взглядом часового, который отошел по малой нужде под прикрытием второго. Солдаты знали свое дело. Правила придуманы для того, чтобы сберечь их же собственную шкуру, так зачем их нарушать?
— Я вас понимаю. Однако скажите свое мнение.
— Зачем оно вам?
— Можете считать, что я соскучился по умному собеседнику. После наших дневных приключений тянет пофилософствовать, согласны? Установим перемирие…
— Да. — Фрисснер усмехнулся. — Говорят, такое бывает после ночного артобстрела.
— Охотно верю…
— Странно, но однозначно ответить на ваш вопрос, Людвиг, я не могу.
— То есть? Вам все равно, есть ли эта штука или ее вообще нет?
— Нет, почему же? Не все равно, я как-то не привык гонять своих ребят на рискованное дело без всякого смысла. Конечно, мне бы хотелось найти то, за чем мы идем. Так что получается, что в существование… — Фрисснер помялся, — артефакта, будем так называть, я верю.
— Да, действительно получается. Вы ухитрились дать название тому, о чем я говорил. Вера. Вы верите, но не знаете.
— Это еще называется: хотеть верить.
— На мой взгляд, разница между верой и желанием верить не такая уж большая.
— Как посмотреть…
— И смотреть нечего, хочешь верить — верь! А что касается мистических особенностей артефакта?
— Мне кажется, это бред, — отозвался Фрисснер. — Сказки, которые местное население наплело в изобилии вокруг чего-то… обыкновенного.
— Почему?
— Знаете, Людвиг, технический уровень всего исламского мира сильно отстает от технической мысли Европы. Представьте, как посмотрели бы эти люди всего пару сотен лет назад на наш сегодняшний танк! Сколько легенд и сказок наворочали бы они вокруг обыкновенной, пусть и сложной, машины.
— Да, но современный танк не может попасть в то время.
— Не может, но это только пример. Предположение.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, что все эти мистические сказки о чудесах, об артефактах не больше чем… результат нашего непонимания. Огромного непонимания чего-то вполне объяснимого.
— И какова же, по-вашему, природа непонимания?
— Очень просто. Нет знаний, которые бы помогли нам освоить то, чего мы сейчас не понимаем. Так же, как у бедуинов сто лет назад не было бы знаний для того, чтобы постигнуть случайно заскочивший к ним танк. И даже для того, чтобы как-то объяснить сам факт его появления.
— Вы сами себя опровергли. Получается, что вы верите в те сказки, которыми кишит пустыня. Просто, по вашим же словам, мы не обладаем должными знаниями, чтобы увидеть в этих сказках истину и… — Ягер покрутил в воздухе пальцами, — и вскипятить на огне воду.
— Да, но среди сказок еще нужно выделить ложь, которая неизменно будет там присутствовать.
— Совсем не обязательно. В примере с тем же танком… Тогдашние бедуины могли бы слышать от кого-то, что этот неведомый артефакт-танк способен метать на невероятное расстояние огонь и смерть. Но привести в действие механизм они бы не смогли. Таким образом, таинственное свойство артефакта-танка оказалось бы недоказуемым и со временем было бы признано враньем. Мы опять упираемся в вашу теорию о том, что обществу нужны знания для использования той или иной системы. А значит, неправды в сказках нет!
Фрисснер задумался.
— Получается, — через некоторое время сказал он, — что с большой долей вероятности можно допустить существование всего. Только следует учитывать, что у человечества часто нет достаточно знания, чтобы убедительно доказать это?
— Ну, в общем так.
— То есть легенды не лгут. И если у тебя не получается то или иное, описанное ранее, действие, то виноват в этом только ты. Это весьма опасные речи, Людвиг.
— Не сказал бы. Это частный случай ницшеанской философии.
— Вы изучали Ницше? — спросил Фрисснер.
— Так же как и вы.
Фрисснер кивнул и выудил из вещмешка флягу.
— Глотните. Коньяк.
Ягер благодарно что-то промычал и, запрокинув, флягу, сделал глоток.
— Неплохо, — сказал он, возвращая фляжку, — Хотя я далек от этого эстетства… Конечно, я могу отличить хороший ром от плохого и водку от шнапса, но…