– Вы так думаете? Посмотрите, как люди сдают позиции. Сначала они бастуют, потом становятся бесправными безработными. Сначала выстаивают семьей, потом жена с детьми уходит от мужа, который не может заработать на жизнь. А какой судья оставит детей мужчине, выкинутому за борт системой? Никто не собирается опускаться, но провал может настичь любого. Что вы говорили о терактах? «Они как удар молнии, чистое невезение». И прибавили: «Никто не любит жертв». А кем будете вы, когда для вас настанут черные дни? Утром проснетесь с горечью во рту, но рядом не будет ванной с душем, зубной пасты и завтрака. Как вы выспитесь на скамейке в парке? Сколько еды найдете в баке на помойке? Сколько денег вам подадут в метро? Каково вам будет, когда люди будут отворачиваться от вас словно от прокаженного?
Пелисье сидел молча и слушал Кассандру, прикрыв глаза.
– Вам полезно узнать, что, опускаясь, проходишь три стадии. На первой не можешь не чесаться, на второй разговариваешь сам с собой, а на третьей становишься сумасшедшим. Большинство бомжей ненормальные. Вам это известно?
Вопрос Кассандры прозвучал с пронзительной болью, и ее большие светло-серые глаза стали еще больше.
– Нет вакцины против болезни, которая называется «нищета». Вы верите, что это несчастье вас минует?
– Да, – ответил полицейский. – Со мной такого не случится.
– А вот я, дочь министра, узнала, что такое нищета.
– Потому что сами этого захотели. Вы могли жить в интернате «Ласточки» нормальной безопасной жизнью.
Кассандра не захотела объяснять, чем грозила ей эта спокойная жизнь.
– В один прекрасный день вы тоже станете бомжом, – повторила она свое пророчество. – И тогда вы вспомните все, что я вам говорила. Никто не находится в безопасности. Никто. Самые великие, и те узнали падение.
Пелисье внимательно ее выслушал, потом сказал:
– Думаю, нам не обойтись без Кассандры-близнеца, твоей противоположности. Ты видишь, что может случиться плохого: теракты, меня в нищете. А другая будет видеть хорошее. Мне сказали, что ты предсказала панку смерть от ножевого ранения. Мне ты предсказала жизнь бомжа. А я… Я предсказываю тебе возвращение в мир нормальных людей.
– Конечно, это произойдет не сразу, потребуется время. Жаль, но видеокамера на башне Монпарнас показала, что ты убила своего брата. Ты толкнула его, и он полетел вниз.
– Затем пожар в интернате «Ласточки». Есть свидетельства, которые говорят против тебя. Возможно, я буду бомжом, но ты прежде чем стать нормальной и счастливой девушкой, посидишь в тюремной камере. Если бы я запер свою Либерти Бель, она была бы сегодня жива. Запереть – это лучшее, что я могу сделать для тебя сегодня.
– На какой срок?
– Убийство и поджог. Для несовершеннолетних это исправительная колония.
– Полагаю, года на четыре. Когда выйдешь, тебе будет двадцать один год. Самое большее, двадцать два.
– Но мы можем договориться. Ты скажешь нам, где найти твоих сообщников, и тогда мы…
Кассандра молчала, сжав губы, но продолжая пристально смотреть на Пелисье.
– Режим в исправительной колонии мягче, чем в тюрьме. Но оттуда тебе будет труднее убежать, чем из интерната «Ласточки».
Кассандра слушала с безразличным видом.
– Я сделаю все возможное, чтобы тебе помочь. Буду тебя навещать, поддерживать, – пообещал Пелисье.
Кассандра впилась в него взглядом.
– Почему вы помогаете мне, инспектор? Из-за Либерти Бель?
– Нет, из-за Марка-Антуана, моего старшего сына. Он был, как ты, аутистом. Ты не знаешь, что это такое жить с аутичным ребенком. Думаю, родители жили с вами, как в аду!
Лицо Пелисье внезапно оживилось.
– Мой сын, Марк-Антуан, плакал, не переставая, как только родился. Обычно через какое-то время дети начинают улыбаться. Марк-Антуан не улыбался, он постоянно плакал и успокаивался только на руках у матери. Даже в машине, во время долгих переездов, она не смела спустить его с рук. Он нуждался в постоянном контакте с матерью, не переносил, чтобы кто-то к нему прикасался, кроме нее.