В Бальванере, я помню. Хотядалека эта ночь, как в тумане:незнакомец случайно и вскользьпомянул о Хасинто Чиклане.Говорили еще о ноже,о площадке, где двое столкнулись,и сквозь годы мне виден клинок,что сверкнул на углу тех улиц.И с тех пор (как знать – почему?)это имя со мной постоянно:очень хочется мне узнать,что за парень был этот Чиклана.Для меня он высок и прям,с душой, не привыкшей лукавить,умеющий глотку не драть,жизнь готовый на кон поставить.Твердым шагом таким никтопо земле не ступал доселе,и не было равных емуни в любовном, ни в ратном деле.Выше садов и дворов —башни над Бальванеройи эта случайная смертьна улице тусклой, серой.В желтом фонарном светеочертаний не разберешь.Я вижу лишь смутные тении эту гадюку – нож.И возможно, уже в ту минуту,когда вошло в него жало,он подумал: с уходом медлитьмужчине совсем не пристало.Знает лишь Бог, из чегоэто верное сердце отлито,а я, сеньоры, поюо том, что в имени скрыто.Лишь одной из вещей на землеможно по праву гордиться:показавший себя храбрецомсебя никогда не стыдится.Отвага вечно в цене,надежды всегда желанны,так пусть играет милонгав честь Хасинто Чикланы[439].