Зет

— Понятно, понятно, — подхватил Генеральный секретарь, провожая Генерала. — Вы не желаете принимать ничего исходящего из страны большевизма, даже если это преподносят вам в форме балета.

— Дело не в том. Мой многолетний опыт научил меня отличать искусство от жизни. Тут нечто другое. — Генерал понизил голос, когда они проходили возле часового, который, стоя в дверях, отдал им честь. — Сегодня вечером, — с видом заговорщика продолжал он, — некие самозванцы, именующие себя сторонниками мира, собираются устроить митинг. Я пойду туда просто как частное лицо, послушаю их речи, познакомлюсь с новыми лозунгами. Не забывайте, господин Генеральный секретарь, что именно нам государство доверило ответственнейшее дело — охранять его от заразных грибков, и поэтому мы обязаны быть вездесущими. Итак, я с удовольствием отдаю вам свой пригласительный билет на спектакль Большого театра.

— Не настаивайте, ваше превосходительство! Я не могу принять от вас билет. Искренне говорю, не могу! Я направлю жалобу директору театра по официальной линии.

Тем временем Генерал уже открыл дверцу своей машины. Согласно уставу ему полагалось иметь шофера, но он предпочитал обходиться без него. Когда он садился в машину, на лестнице здания, где помещалось министерство Северной Греции, появился заместитель министра в сопровождении свиты. Поспешно спустившись по ступенькам, заместитель министра подошел к машине Генерала, когда тот уже включил мотор.

— Разрешите вас подвезти? — предложил Генерал.

— Я спешу на аэродром, — сказал заместитель министра.

— Проехаться по этой дороге для меня одно наслаждение! — воскликнул Генерал. — Садитесь, пожалуйста.

Кто мог отказаться от такого заманчивого предложения, исходящего к тому же от Генерала? Генералы, и в особенности генералы жандармерии, всегда могут пригодиться... Машина направилась к аэродрому.

Проезжая по городу, Генерал отметил, что фонари еще только загораются. Светящиеся рекламы едва различались в легких сумерках. Опускалась ночь, прекрасная теплая майская ночь, готовая сокрыть в своей тьме все таинства, которым предстояло вскоре свершиться... Генерал ощущал глубочайшее удовлетворение при мысли о том, что план великолепно разработан и что теперь он сам создает для себя алиби. И, беседуя с заместителем министра о посторонних предметах, он привез его на аэродром как раз в ту минуту, когда начал вращаться один из пропеллеров самолета «ДС Дакота». Посадка пассажиров уже закончилась, и оставалось только закрыть дверь. Не выходя из машины, Генерал наблюдал, как заместитель министра и сопровождавшие его лица поднимались по трапу в самолет. Заработал и второй пропеллер, воздушный корабль вырулил на взлетную дорожку.

Генерал вернулся в город как раз к началу событий.

2

Сидя на своем месте, за рулем трехколесного мотоцикла, переделанного в открытый грузовичок, Янгос увидел невысокую худощавую фигуру Генерала и несколько воспрянул духом. Он чувствовал, что ему не хватает смелости. По мере того как приближался назначенный час и накалялась атмосфера, какой-то внутренний голос все упорнее твердил ему: «Янгос, не делай этого». Сегодня он впервые услышал этот внутренний голос, сливавшийся с шумом выхлопа, ведь машина его — откуда взять деньги? — до сих пор не имела глушителя.

Да, ему по душе были расправы с красными. Он просто наслаждался ими. Последний раз ему довелось заниматься этим делом три недели назад, на первомайской демонстрации рабочих. Вместе с другими ребятами из своей организации он затесался в ряды демонстрантов и дал им хорошую взбучку. Особенно досталось высоченному парню в очках, который никак не мог понять, почему на него сыплются удары, и то и дело спрашивал: «За что ты меня бьешь?» — «Да просто мне нравится это занятие, очкарик», — отвечал Янгос и отпускал ему новую затрещину. Да, он сражался полицейской дубинкой, продолжением своих рук, руками, продолжением души, всей душой, продолжением уроков Главнозавра, оружием Главнозавра, продолжателя Гитлера — единственного человека, как говорил Главнозавр, который сделал попытку избавить мир от коммунизма.

Но сегодня, сидя в грузовичке, он чувствовал себя как- то странно, точно всадник, неотделимый от лошади. Он любил свою машину и хорошо знал ее. Знал в ней каждую деталь, начиная с руля, кончая выхлопной трубой. Знал все ее повадки. Мотор фольксвагена, который он поставил, вел себя молодцом. Янгос и не думал бояться, что сломается полуось или откажет зажигание. Он полагался на свой грузовичок. Но сегодня ему предстоит совсем другая работа — ему не надо будет орудовать дубинкой и пускать в ход кулаки. Впрочем, ради чего пошел бы он на это, как не ради машины, своего единственного достояния, верного друга в повседневной борьбе за хлеб на пять ртов, считая его самого, пять ртов, которыми наградила его судьба в этой мерзкой жизни?