Жаботинский и Бен-Гурион

Журналисты оказались прозорливее Шарета. Когда стало известно о возвращении сде-бокерского отшельника, «Гаарец», ежедневная израильская газета, написала: «Уже давно было ясно, что Бен-Гурион вот-вот вернется на политическую арену… Ясно также и то, что его возвращение в правительство, хоть официально он и не возглавит его, знаменует собой на деле конец правительства Шарета»[94].

Главный редактор газеты «Маарив» 20 февраля, за день до возвращения Бен-Гуриона в Иерусалим, едко прокомментировал сложившуюся ситуацию:

«Пинхас Лавон пал жертвой сговора его самых близких друзей…

<…> Однако при создавшейся ситуации народ все поймет. Он всегда с готовностью принимал Бен-Гуриона как руководителя государства. Он с такой же готовностью принимал и его отставку, когда Бен-Гуриону вдруг хотелось предаваться интеллектуальным занятиям или проявлять халуцианскую инициативу. Но в последние месяцы не было ни того, ни другого. Он не жил ни в Сде-Бокере, ни в Иерусалиме, не работал ни за плутом, ни за рулем государства. Официально он был занят своим хозяйством в Негеве, неофициально — управлением государства. <…>

Но нельзя, как отару овец, разгонять руководителей партии и собирать их снова, когда вздумается, чтобы, скажем, внести изменения в избирательную систему. Нельзя быть «простым гражданином» и в то же время проводить совещания, публиковать заявления и выносить решения, обязывающие правительство».

21 февраля 1955 года вместе с Полиной Бен-Гурион вернулся в Иерусалим. В кресле министра обороны Израиля его не было четырнадцать месяцев. Как видно из вышеприведенных выдержек из центральных израильских газет, многие видели его в кресле премьера, в роли спасителя государства. Дни Шарета на посту главы правительства были сочтены.

Бен-Гурион в мундире Жаботинского

Возвращению Бен-Гуриона в кресло министра обороны предшествовала жесткая переписка с Шаретом, в которой он ультимативно потребовал, прежде чем займет этот пост, четко разграничить полномочия министра иностранных дел и министра обороны. Раньше, когда он был премьер-министром, в этом не было необходимости. Теперь же, когда, находясь на посту премьера, Шарет продолжал руководить министерством иностранных дел, дабы предотвратить межминистерский конфликт, который мог бы возникнуть в будущем, он потребовал, чтобы сотрудники МИДа, включая министра иностранных дел, не вмешивались в сферу обороны. Министр обороны подчиняется только премьер-министру.

Действовать Бен-Гурион решил твердо, не оставляя без адекватного ответа ни одну террористическую вылазку, повлекшую гибель или ранения израильтян. Шарет, долгие годы бывший его близким другом, на посту премьера его разочаровал. Бен-Гурион говорил, что Шарет находится не на своем месте, и в день возвращения в Иерусалим заявил в частной беседе секретарю правительства: «Шарет порождает поколение трусов. Но я этого не допущу. Враг стоит на тропе войны, и мы снова прячемся от страха. Этого я тоже не допущу».

Суть их разногласий свелась к разным подходам по вопросу безопасности государства. Бен-Гурион считал, что мир сохранит только военная мощь Израиля, способного болезненно ответить ударом на удар — но никак не иллюзорные гарантии великих держав, а Шарет предпочитал дипломатические маневры, переговоры, лавирование и компромиссы. Он осторожничал и придерживался политики сдержанности, болезненно воспринимал критику ООН в адрес Израиля, опасался отрицательной реакции США на внешнеполитические шаги Израиля, шедшие вразрез с американскими интересами, и, лавируя между великими державами, допустил стратегическую ошибку, имевшую далеко идущие последствия, отклонив предложение маоистского Китая установить с Израилем дипломатические отношения.

Но это был не единственный случай, когда Шарет оказался близоруким политиком. Он сопротивлялся усилиям Бен-Гуриона сблизиться с западными странами и, не принимая во внимание антисемитские кампании, начавшиеся в СССР с борьбы с «безродными космополитами», все еще надеялся вернуть былое расположение Советского Союза. В результате его недальновидной политики Израиль, не получая поддержки от стран восточного блока, был лишен военной, финансовой и экономической помощи Запада. После провозглашения «доктрины Трумэна»[95] и Берлинского кризиса Запад опасался, что еврейское государство, возглавляемое социалистами, является потенциальным союзником СССР — и Шарет не предпринимал усилий, чтобы его в этом переубедить.

Бен-Гуриона в эти годы можно характеризовать как политика с «горячими руками» и «холодной головой». Он считал, что делать надлежит то, что отвечает стратегическим интересам Израиля. На первом месте — оборона страны, все остальные соображения отходят на второй план. Это был уже не тот Бен-Гурион, который в тридцатых годах воевал с Жаботинским и призывал хагану к сдержанности. Когда Государство Израиль стало реальностью, с ним произошла эволюция: Бен-Гурион надел военный мундир Жаботинского.