Жаботинский и Бен-Гурион

Вейцман был старше Жаботинского лишь на шесть лет — не такая уж большая разница в возрасте, но если Жаботинский в 38 лет добровольцем пошел в окопы, то Вейцман на этот шаг не решился бы ни при каких обстоятельствах. Солдатом он не был. Он был дипломатом и ученым с мировым именем. Это не укор Вейцману. Они были разными. Время востребовало и тех и других, и солдат, и дипломатов — каждый из «Великой Тройки Израиля: Вейцман, Жаботинский и Бен-Гурион» по-своему внес свою лепту в создание Государства Израиль.

В 1922 году разногласия между Вейцманом и Жаботинским были принципиальными. Вейцман и его сторонники удовлетворились политическими гарантиями, данными декларацией Бальфура, посчитав их достаточными, и сконцентрировали усилия на сельскохозяйственном освоении Палестины и создании экономической основы для «национального очага». Жаботинский считал эти цели заниженными. Он требовал усиления политического элемента в деятельности сионистов и гарантий еврейской государственности по обе стороны реки Иордан.

Вейцман и его сторонники избегали конфликта с Англией, уповали на дипломатию и придерживались социалистической ориентации. Они полагали, что на почве классовой солидарности им удастся прийти к соглашению с трудящимися-арабами, которые с радостью воспримут создание еврейского социалистического государства.

На берлинской сессии Сионистского исполкома в январе 1923-го политические расхождения между Вейцманом и Жаботинским вылились в публичный конфликт, приведший к разрыву отношений. Формальным поводом к разрыву послужила все та же «Белая книга», подписанная сионистами. Жаботинский предложил исполкому сделать политическое заявление и дезавуировать ее содержание. Он поставил на голосование текст резолюции: «Ввиду распространения слухов, будто определенные документы последних месяцев, с содержанием которых согласилось руководство, означают как бы отказ сионистской организации от идей сионизма, исполком заявляет, что, по его мнению, нет оснований истолковывать параграфы этих документов как не соответствующие историческому содержанию Базельской программы, и обязательства руководства перед британским правительством не должны иметь никакого другого толкования».

Вейцман на это решиться не мог. Не желая открытого противостояния с британским правительством и выступая против идеи «свержения» Сэмюэля, он сетовал на отсутствие согласия в руководстве, которое мешает плодотворной работе. Его поддержало большинство участников исполкома, потребовавших, чтобы Жаботинский подал в отставку. В сионистское движение, пропитанное социалистической идеологией, проникла «демократия» большевиков. Требование «важности единого руководства» исключало внутрипартийное инакомыслие и сужало политическую платформу движения.

Жаботинский колебался. «Я с удовольствием вышел бы из руководства, — объяснял он обуревавшие его чувства. — Но что делать с совестью? Она говорит мне: ты избран, чтобы защищать свои взгляды. Я чувствую опасность. Мы приближаемся к политическому и финансовому краху. Как я могу уйти?»

Однако после тщательного обдумывания, взвесив все «за» и «против», на следующий день после завершения дискуссии он отправил Вейцману письмо о выходе из правления и из сионистской организации, отказавшись быть соучастником политики соглашательства. Решение было тяжелым, но это была единственная возможность Жаботинского продемонстрировать евреям, сионистам и несионистам, что он против принятия «Белой книги», извратившей дух декларации Бальфура и кощунственно констатировавшей невозможность «превращения Палестины в еврейскую страну в такой мере, в какой Англия является английской».

Бейтар, союз Трумпельдора — детище Жаботинского

В январе 1923-го Жаботинский оказался в психологически сложном положении. Он порвал с Вейцманом и вышел из Всемирной сионистской организации. Что делать дальше? Плюнуть на все, уйти из политики и замкнуться в семье? Или вернуться в литературу и силой печатного слова отстаивать свои взгляды? Он избрал второй путь.

Слабых поражение убивает, сильных — закаляет. Слабые паникуют, впадают в депрессию или подстраиваются под победителей, сильные — осмысливают поражение, «зализывают раны» и приступают к новой попытке штурма неприступной крепости. Сильные не прячутся за чужие спины: при любых обстоятельствах они взваливают на себя тяжкую и подчас неблагодарную ношу лидера и несут ее, принимая на себя пинки и удары. Сильные способны схватить искру (смелые идеи витают в воздухе) и зажечь пламя.