Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Между тем доставили котелки, хотя и меньше, чем нужно. А ложек не привезли. В этом мире не было мелочей: даже такой, казалось бы, безобидный предмет, как ложка, имел определенное значение для начальства и для заключенных. Начальство боялось, что металлическая ложка может превратиться в опасное оружие, представляющее угрозу для советской власти, поэтому ложки предпочитали деревянные или, на худой конец, алюминиевые. А зэку ложка тоже доставляла немало хлопот, потому что ее могли украсть, так же, впрочем, как котелок. «Кому удавалось раздобыть котелок и ложку, то должен был беречь их как зеницу ока. Ложку можно было хотя бы спрятать в карман. А котелок? Нельзя же носить его с собой на работы! Значит, следовало придумать, как его припрятать. Конечно, по инструкции каждому полагались котелок и ложка. Но на всех не хватало. При советской системе всегда было вдоволь колючей проволоки или пуль для винтовок у охраны. А котелков и ложек меньше, чем нужно». В конце концов Жак раздобыл себе ложку, наверняка ворованную, в обмен на портрет, который он нарисовал одному уголовнику.

Бараки были двух типов: оборудованные вагонной системой двухэтажных нар (вагонкой) или сплошными нарами. «Бараки строили из местного или другого самого дешевого материала, например из бетона, и обычно они были одноэтажные. Чаще всего стены были каркасные, с засыпкой опилками или шлаком с опилками, а затем оштукатуренные. Крыши крыли толем, или двойным накатом тёса, или другим подручным материалом. Иногда зэков, занятых на жилстроительстве, временно поселяли в одном из построенных ими домов, устраивая там для них нары.

Секции бараков были разделены проходом, входили туда через этот проход; в каждой секции была одна печка и одна-единственная лампочка; там помещалось от шестидесяти четырех до ста двадцати арестантов. В разделяющем обе секции проходе была лампочка, а также умывальники с “сосками” и две бочки с некипяченой водой; иногда одна из бочек служила парашей. Обычно каждую секцию убирал и охранял дневальный, что не спасало от краж».

Вновь прибывшие удивлялись: лагерные бараки значительно отличались от тюремных камер. За два дня организовалась бригада из пятнадцати человек. «Начальник ткнул пальцем в зэка, выглядевшего поэнергичней других:

– Ты будешь бригадиром!

И мы отправились под охраной убирать грязь и мусор на берегу (никакой набережной там не было) и готовиться к приближавшемуся открытию навигации». Очевидно, партия заключенных, в которую попал Жак, была уже второй за зиму. Когда они прибыли, по Енисею еще плавали отдельные льдины. На следующий год Жак уже мог наблюдать ледоход.

Пока что он узнал, что с октября, когда Енисей покроется льдом, они будут строить железнодорожный мост. Лед был толщиной два-три метра и твердый как железо. Строительство начиналось на правом берегу, где были склады комплекса, и чтобы оставить свободным проход для судов, до зимы надо было перевезти на левый берег строительный лесоматериал. С первых холодов зэки строили железнодорожную линию, позволяющую транспортировать лес на платформах, которые тянули паровозы. Перед таянием льдов, в мае, мост быстро разбирали, чтобы его не унесло течением. «Железо стоило дорого, рельсы использовались по многу раз. Так что я строил железнодорожный мост через ледяной панцирь на Енисее. Но были и другие работы. Меня уже поджидала линия Дудинка – Норильск в восьмидесяти километрах к востоку, которую строили в тундре, поверх вечной мерзлоты. Но я строил и другие железнодорожные линии – узкоколейки, обслуживавшие огромную стройку, потому что другого транспорта там не было.

Главное, на левом берегу нужно было вырубать складированный лесоматериал из самых глубоких слоев льда, в которые он вмерз. Поскольку динамитом взрывать лес было нельзя, его выковыривали кайлом и лопатой. Древесина была как камень; потом ее следовало перевезти, сложить и в конце концов загрузить на железнодорожные платформы или на сани, которые тянули трактора. Эта железная дорога представлялась мне зверем, пожиравшим мой пот и кровь, палачом, на медленном огне сжигавшим мою энергию. Весной железную дорогу разбирали, от нее оставался бурый след на белизне льда. Когда начинался ледоход, я смотрел, как моя пыточная камера трещала по швам.

Позже, в июне или июле, по берегам образовывались огромные напластования льда, постепенно сползавшие в воду. Солнце, светившее теперь круглые сутки, расплавляло пласты на отдельные льдины, которые терлись друг о друга с шумом, похожим на звон колокольчиков, приводившим меня в восторг. Мои солагерники большей частью не разделяли моего восхищения.