Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Подойдя ближе, они увидели, что малыш лет шести, прочно усевшись на плечи рослого носильщика Матьеза и свесив ноги ему на грудь, высоко поднял над головой небольшой кусок картона. На нем углем была выведена надпись:

ПРИГОВОР ФРАНЦУЗСКОГО НАРОДА:

выслать г-жу Полиньяк за сто лье от Парижа,

принца Конде - также, графа д'Артуа - также!

- Ну, и насолили же народу все эти принцы и графы, если против них восстают и младенцы! - сказал Шарль, громко смеясь.

И Жак весело ему вторил.

А бондарь добавил:

- Говорят, прошлого короля разоряла мадам де Помпадур, а эта самая госпожа Полиньяк разоряет не короля, а королеву. Она ее лучшая подруга и потому без счета строит себе особняки да замки, покупает драгоценности и наряды... Ей у королевы отказа нет. А денежки-то все равно те же, народные. Что король, что королева их тратит - все одно. Из карманов тех, кто работает, не разгибая спины...

- А брат короля, граф д'Артуа, - подхватил пожилой человек, стоявший рядом с Жаком, - только от своих домов и угодий получает в год свыше двух миллионов дохода. И все равно берет из королевской казны, как из собственного кармана. А принц Конде, тот... - Пожилой человек готов был продолжать свои объяснения, но шум и крики возле одного из кафе привлекли внимание друзей.

- Что там такое? Что за шум? Взглянем-ка!

Шарль потащил Жака за рукав к тому месту, где у столиков, вынесенных прямо в сад, под открытое небо, образовалась толпа. Пока они проталкивались, Жаку, который с интересом, разглядывал всех окружающих, показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо. Мелькнуло и исчезло. Где-то он видел эти опущенные тяжелые веки?!

Друзья подошли ближе и увидели то, что сейчас завладело вниманием этой кучки парижан.

Окруженный плотно обступившими его людьми, стоял человек лет пятидесяти, судя по одежде - чиновник, с длинными волосами до плеч, с широким вздернутым носом, придававшим его лицу нахальное выражение. Настроение толпы было явно враждебное: пойманный человек, видно, сильно провинился.

- Похоже, что они хотят устроить самосуд над этим писцом! - сказал шепотом Шарль.

Но как тихо он ни говорил, а его услышал широкоплечий парень, оказавшийся рядом.

- Какой это писец! Это сыщик!

- Сыщик?! - воскликнули Жак и Шарль одновременно.

- Сейчас будем его бить! - предвкушая расправу с ненавистным доносчиком, сказал широкоплечий. - Ведь мы застали его на месте преступления. Он шныряет здесь всегда, со всеми заговаривает, ко всему прислушивается, а сам все примечает и наматывает себе на ус. А сегодня до такого нахальства дошел, что на глазах у всех вытащил записную книжку и давай писать. Мы выхватили у него листок, а там донос с описанием того, что говорил разносчик газет Тюрпен, продавая свои газеты! Сейчас мы ему покажем! - И широкоплечий сжал кулаки.

Но парню не удалось осуществить свои намерения. Только сейчас заметил Жак, что в последних рядах столпившихся людей стоит Огюст Адора. Пробивая себе рукой проход через толпу, Адора крикнул:

- Не стоит марать руки об этого мерзавца! Мы устроим ему наказание не столь жестокое, сколь позорное! Первым делом - долой платье, которое ему не пристало, его носят судейские, а они в основном честные люди! Но прежде спросим согласия у пострадавшего. Как ты, Тюрпен, согласен?

Тюрпен, малый лет тридцати, с широкой физиономией, расплылся в улыбке.

- Согласен! Я как все!

Предложение Адора понравилось. Десятки рук протянулись к сыщику. Когда же он, жалкий, дрожащий, остался в одном белье, Адора схватил со столика кафе картонное меню и на обороте его написал крупными буквами: "ДОНОСЧИК!"

Ему не пришлось объяснять, для чего нужна эта надпись.

Под громкий смех и улюлюканье толпы ее повесили доносчику на спину.

- Теперь прочь отсюда! - скомандовал Адора. - Да поскорей! Но берегись! Надписи не снимай, пока не дойдешь до дома!

И сыщику пришлось с позорным ярлыком на спине проследовать по аллеям Пале-Рояля и выйти на улицу. А кругом все смеялись и с презрением показывали на него пальцами.

Глава двадцать третья

ЭТО БЫЛ НЕ ЧЕЛОВЕК

Выйдя из Пале-Рояля, друзья распрощались с бондарем и направились вдоль Сены к Новому мосту.

Здесь еще не было парапетов, и легкий речной ветерок, не встречая на пути никаких преград, приятно овевал их разгоряченные лица.

Левый берег Парижа так отличался от правого, как будто находился в другом городе. Здесь видны были только верфи да убогие лачуги, в которых ютился бедный люд.

Речи, которых приятели наслушались в Пале-Рояле, были так увлекательны, что Жак, идя рядом с Шарлем, сосредоточенно молчал. Он повторял про себя слова ораторов, которые больше всего ему понравились.

А мысли Шарля уже вернулись к тому, что его больше всего волновало в последнее время. Ему не терпелось поделиться этим с Жаком. И он обратился к нему без всякой связи с тем, о чем они только недавно говорили:

- Она меня не отвергает! Она согласна!

Не надо было объяснять Жаку, кто о_н_а. И без объяснений он знал, что речь идет о Виолетте.