Баруа
Мари
Паскаль приносит вазу и смотрит, как она ставит цветы; потом, не переставая улыбаться, уходит.
Баруа. Мари, вы покорили Паскаля.
Она смеется.
Хотите кофе?
Мари. Нет, я никогда его не пью.
Баруа. Тогда, раз вы хозяйка, налейте мне… Полчашки. Больше мне теперь не разрешают. Спасибо.
Они улыбаются, как дети, играющие во взрослых.
Молчание.
Мари больше не улыбается. Не поведя бровью, она выдерживает взгляд Баруа; потом качает головой, будто говоря: «Нет, может быть в другой раз… Сегодня – нет!»
III
Шесть недель спустя.
В кабинете редактора «Сеятеля».
Секретарь редакции. Статья Брэй-Зежера об учителях?
Баруа
Секретарь. Но скоро уже четыре месяца…
Баруа
Секретарь. Тогда статья Бернардена?
Баруа. Согласен.
Секретарь. И еще я хотел спросить, что ответить Мерле.
Баруа. Это терпит, мой друг. Сегодня мне некогда. Завтра посмотрим.
Берет шляпу и пальто.
Проходя мимо Орсейского вокзала, он поднимает голову: «Без четверти четыре… Теперь я возвращаюсь домой все раньше и раньше. Кончится тем, что я вовсе не буду выходить из дому.
Глубокая тоска охватывает его. Он ускоряет шаг. Перед его глазами предстает уголок кабинета, под лампой – мягко освещенная, склонившаяся головка.
Он думает с улыбкой:
«Она чувствует себя как дома! Какой у нее решительный вид, какая уверенность и вместе с тем робость! И всегда отчетливо знает, чего хочет… Она мне внушает уважение. В ней есть что-то здоровое, удивительно уравновешенное; у нее цельная натура – как замкнутое кольцо.
Нет, у меня совершенно отсутствует чувство отцовства, но я испытываю отеческое чувство, а это не одно и то же… Отец считает, что у него есть власть, права. А тут – ничего похожего. Мне пятьдесят, ей восемнадцать: только по возрасту я ей отец, То, что я испытываю к ней, в сущности, душевное влечение, нежная… влюбленность. Ну да, к чему бояться слов?…»
Он легко взбегает по лестнице.
С удовольствием повторяет: «Нежная влюбленность…»
Входя, он видит круглую физиономию Паскаля.
Баруа. Барышня дома?
Паскаль. Барышня еще не вернулась.
Разочарование; потом глубокая грусть: через три недели так будет каждый день.
Мари. Добрый день, отец.
Она входит вся в темном, с порозовевшими щеками; глаза ее блестят.
Баруа
Он сразу пожалел о своей фразе, заметив золотой обрез молитвенника, который она кладет на камин, прежде чем снять шляпу.
Мари
Несколько минут спустя она возвращается, неся комплекты номеров «Сеятеля» за два года. Опускает свою ношу на стол.
Maри. Вот, я все прочла. Что вы теперь мне дадите, отец?
Баруа. Не знаю. Что вы хотите?
Это означает: «Вам прекрасно известно, что я не понимаю, чем вы руководствуетесь в своем выборе».
Maри
Баруа. Вот последний том, до декабря прошлого года. А потом вышло всего восемь номеров.
Мари. Неужели я вам мешаю работать?
Баруа
Он смотрит на нее. Кажется, она и в самом деле чувствует себя виноватой. Однако какое для нее имеет значение, пишет он или нет. Напротив, она должна бы радоваться, что мешает появлению этих нечестивых статей…
Баруа
Мари
Он благодарит ее усталой улыбкой.
Молчание.
Баруа. Я привязался к вам, Мари… И все-таки вы для меня загадка, я вас не понимаю!
Мари хмурит брови: она готова защищаться.