Жан Баруа

Мари. Когда испытаешь то, что испытала я, отец… Не знаю, как вам объяснить… Присутствие самого бога… Бог овладевает душой, наполняет ее любовью, счастьем… Если человек испытал это хоть раз в жизни, все доводы, придуманные вами для того, чтобы доказать самому себе, что ваша душа не бессмертна, что она не частица бога, – все ваши доводы, отец!.. (Снисходительно улыбается.)

Баруа не отвечает.

Он думает.

«То, что я испытала…» На это нечего возразить, с этим ничего не поделаешь!

Если бы только я мог помешать ей принять непоправимое решение…»

Баруа. Неужели ваша мать одобряет избранный вами путь?

Мари опускает голову. У нее упрямое и в то же время несчастное лицо.

(Пораженный.)Как, вы ей еще ничего не сказали?

Мари не отвечает.

Но почему? Боитесь, что она будет возражать?

Молчание.

Вот лучшее предостережение: оно в вас самой… Как бы вы ни хотели стать монахиней, вы сами сознаете, сколько горя причините своим решением, и поэтому даже побоялись…

Мари (готовая расплакаться).Почему я должна причинить ей это горе уже сейчас? Мне жаль ее. Мама никогда не была счастлива…

Она быстро говорит это, не задумываясь. Потом краснеет. Баруа, кажется, не понял. Наклоняется к ней.

Баруа. Мари, выслушайте меня… Я не хочу спорить с вами; речь идет не о вашей вере. Вы уже познакомились в моих статьях со всеми доводами, какие я могу выдвинуть, и они вас не убедили, – не будем больше говорить об этом… (Глубокий вздох.)Вы видите, с вами говорит не атеист… А просто пятидесятилетний, здравомыслящий человек, чьи взгляды на протяжении жизни менялись! Связать себя клятвой в двадцать лет, навсегда… Какое безумие! Клятва навеки!Подумайте: в вас еще может произойти нечто, о чем вы и не подозреваете, возраст, размышления и обстоятельства могут многое изменить…

Жест Мари, говорящий: «О, я так уверена в себе!»

Подумайте, Мари, одна мысль о наследственности должна вас пугать! Все инстинкты, которые помогли мне освободиться от веры, когда я был в вашем возрасте, живут и в вас, более или менее подсознательно; пока они еще спят, но они существуют и могут внезапно пробудиться и перевернуть вашу жизнь, хотите вы этого или нет!

Послушайте, Мари, как можете вы утверждать, что никогда не будете сомневаться? Можете ли вы заявить, что сомнение ни разу не коснулось вас? Загляните к себе в душу… Невозможно, что никогда до сих пор… (Он показывает на комплекты «Сеятеля».)Никогда ни малейшее сомнение вас не коснулось?

Мари. Ни малейшее, уверяю вас… Никогда.

У нее правдивый взгляд. Он молча смотрит на нее.

Пауза.

Нет, мир слишком пуст… Не существует ничего возвышенного, ничего вечного.

Баруа. Неужели вы думаете, что на земле нет места для человека, который стремится к возвышенному?

Она смотрит на него долго, с уважением и сочувствием.

Мари. Да, отец, я часто думала о вас с тех пор, как приехала… На вас не снизошла божья благодать, божий взор не остановился на вас, и все-таки вы добры и справедливы. Но какого труда вам это стоило! Насколько проще быть добрым из любви к богу!

Баруа. Неужели вы думаете, что отречься от всех жизненных обязанностей, от труда и подчиниться раз и навсегда монастырскому уставу достойнее, чем мужественно выполнять свой долг так, как это делают другие? Ведь вы стремитесь убить в себе способность мыслить и действовать.

Мари (улыбаясь своим мечтам).Отдать себя…

Баруа. Что значит «отдать себя» на пороге жизни, которая, верно, была бы тяжелой, как всякая человеческая жизнь? Это значит отказаться от самых элементарных обязанностей. Нельзя превозносить покорность! Она походит на болеутоляющее средство, успокаивающее лишь ту боль, которую само же и причиняет. Вы молоды, пылки, умны и в то же время стремитесь к созерцательной жизни, которая подобна небытию. Разве это достойно вас?

Мари. Вы говорите, как все другие, вы не можете понять… (Воспоминания приводят ее в экзальтацию.)Я – избрана, и это налагает обязанности… Не все призваны, но те, кого избрал господь, должны безоговорочно отдать себя. Они искупают вину всех тех, кто живет, отдавая богу лишь самую малую часть… и тех, кто совершенно ничего ему не отдает…

Баруа (резко).Хотите искупить мои грехи?

Мари. Я не требую, чтобы вы меня поняли, отец… Да, мой обет уплачивает часть долга нашей семьи, он частично искупает… вред, который нанесли ваши книги… (Нежно.)И, кто знает, не пожелал ли господь этой жертвы в обмен на душу, на столь прекрасную душу, которая иначе была бы осуждена на проклятие?

Ее взгляд становится тусклым и твердым, недоступным ни взгляду, ни вопросу, ни сомнению другого человека.

Баруа думает:

«Как сильна религия, которая способна привести человеческий разум к столь полному разрыву с действительностью и держать его в повиновении! А между тем она ни на чем не покоится… Простой здравый смысл одержал бы верх над нею, если бы умы не были подготовлены к такой вере веками бездумного рабства.