Да-да, проклятая ведьма боялась, ну или как минимум испытывала неуверенность. Три мелких шажка от двери, тому свидетельство. А вот я от приступов паники избавился. Маятник настроения резко качнулся в другую сторону. И теперь проснувшийся внутри естествоиспытатель требовал ответов.
— Профессор знал о побочном эффекте?
Губы девушки замерли и шепотки вокруг прекратились. Как она это делает? Явно же не специально… может эффект множественного отражения эха?
— Мариночка?! Алло, я здесь.
Фигура в серой робе наконец обратила на меня внимание. Рука вытянулась в обвиняющем жесте, а губы выплюнули резкое:
— Ты её убил!
Маятник настроения вновь качнулся. Электрический импульс паники пробежался по лишенным оплетки нервам. Да сколько можно! За всю свою жизнь столько не боялся, сколько в одном отдельно взятом сне. Затрясло не от произнесенных слов — мало ли, что эта сумасшедшая бормочет. Безумный блеск в глазах, вот что пугало до чертиков.
— Она ждала от тебя звонка… одного несчастного звоночка или сообщения. Неужели так трудно было написать?
Отталкиваясь ногами, я заскользил задницей по плитке, пока не уперся спиною в стенку. Бежать… вскочить на ноги и нестись прочь от сумасшедшей стервы. Повернув голову, я едва не застонал от безысходности — в конце коридора появились прутья решетки. Приехали, называется! Заперт в клетке сна или лучше сказать в психушке. Школа продолжала свое медленное преображение: пропали шторы и растения, на окнах появились решетки, а светло-голубые стены превратились в грязно-серые разводы с покоцанным внизу плинтусом.
— Обещал быть рядом, защищать… Обещал ведь? Обещал! А сам замену нашел — шлюховатую рыжую сучку, наставлявшую рога с каждым третьим. Сладко было её трахать? Сладко?!
Спокойно, Кит, никакой паники. Просто дыши и помни, что перед тобою девчонка. Всего-навсего спятившая девчонка… но до чего же жуткая, зараза!
— Она тебя ждала все это время. Верила и ждала… Она тебя дурака любила по-настоящему. Она все и всегда делала по-настоящему.
— Кто «она», о ком ты постоянно бормочешь? — сорвалось у меня с языка: то ли от страха, то ли от внезапно прорезавшегося любопытства.
— Ты так и не понял, тупой рыцарь? — кривая улыбка исказила покрытое угрями лицо. — Неужели не сообразил? Тогда пошли, покажу. Она прямо здесь, за этой дверью — соседняя палата.
Все я понял, просто не хотел верить. Не могла милая, пухлая Дашка угодить в психбольничку. Это просто нонсенс какой-то.
— Ну же, трусливый рыцарь… Ты хотел узнать, где она? Все последние годы она сидит здесь.
Здесь это где? Я ждал, что обгрызенный ноготь укажет на одну из дверей. Но вместо этого палец, описав кривую дугу, ткнулся в голову девушки. Импровизированный пистолет, приставленный к собственному виску.
— Она навечно запечатана здесь. Хочешь посмотреть?
— Нет.
— Кто-то слишком труслив для рыцаря.
— Просто осторожен. Меня не интересуют больные фантазии сумасшедшей. Лучше скажи, где я могу найти Дашку в реальности.
Володина начала смеяться. Не самое приятное зрелище, учитывая проблемы с лицевым нервом, которые она столь тщательно скрывала. Губы перекосило, обнажив часть желтых зубов. Правый уголок рта задергался, пытаясь дотянуть до левого — задрожал в подобие нервного тика. Уродливые гримасы безумной постоянно менялись и плыли.
— Ты тупой?! — прокаркала девушка. — Её нет в реальности, не существует вот уже несколько лет. Все что осталось — это кости в могиле и воспоминания в моей голове.
— Что с Дашкой?
— Её убили.
— Кто?!
Уголки Володиной последний раз дрогнув опустились. На воспаленном от угрей лбу проявились хмурые складки.
— Ты это сделал.
— Что за бред, я не мог… Мы не виделись с шестого класса.
— Убивать можно по-разному. Можно вспороть брюхо лезвием тупого ножа, и наблюдать как корчится в судорогах тело, а можно подарить надежду на любовь. Даже не знаю что хуже… Последние годы она мучалась от боли. Врачи ничего не могли поделать с ее болезнью, говорили это генетическое. Она постоянно набирала в весе, хотя и питалась диетической безвкусной бурдой. Когда масса тела перевалила за сто, ей уже тяжело было вставать с кровати: не справлялись мышцы, болели воспаленные суставы. Все что у нее оставалось — горсть обезболивающих и ваши с ней фотографии в телефоне. Почему ты ей не написал? Одно простое сообщение со словами «как дела»?
— Я не знал.
— Что ты не знал? Трудно было ответить, не нашлось сил на одну строчку?
Дашка… Кажется, она писала пару раз, после того как переехала с родителями в другой город. Пустяковые вещи вроде погоды за окном или чем занимаешься. А еще она любила добавлять в текст смешные рожицы и анимированных зверят с бантиками. Я терпеть не мог подобной ерунды. Дашка об этом прекрасно знала и все равно вставляла девчачьи глупости. Почему ей не ответил — не помню… Может быть взбесила очередная кошечка, а может собирался написать, да закрутился и забыл… Дашка, как так-то?
— Я звонил на день рождение, но она не ответила.
— Один дежурный звонок за все время? Ты жалок, Синицын.