Жар под золой

— Прохладно слишком. Но для полей хорошо, все в рост идет, я это примечаю по дрозду, там на крыше, напротив. Утром заливается на час раньше. Я уже не сплю, когда он петь начинает. А прежде дрозд меня будил, он всегда сидит на телевизионной антенне.

— В этом году все позднее начинается, — сказал я.

— Вот, помню, в сорок седьмом, когда мы с братом пошли на поле воровать раннюю картошку, а сторож погнался за нами...

Я тихо встал и спустился вниз, в гостиную: историю, которую начал рассказывать старик, я знал наизусть.

Габи сидела на диване, вязала джемпер и сосала карамельку. Я подсел к ней.

— Ты не находишь, что свекор выглядит чуть лучше? — спросила она, не прерывая вязания. — Он заснул?

— Начал опять вспоминать старую историю, — ответил я, — как они после войны воровали картошку и как сторож всадил ему в зад ползаряда дроби, а он, несмотря на это, на другой день обменял картошку на пол-окорока. Сожалею, Габи, но я слышал это раз сто и больше не могу, ничего не поделаешь.

— А о чем ему еще говорить, — сказала Габи, и в ее руках спины замелькали так быстро, что казалось, будто их не две, а двадцать.

— Ты права, Габи, действительно, о чем еще.

— Ведь Эберхардик всю свою жизнь работал только ради жратвы, на большее никогда не хватало.

— Грустно, что всю жизнь приходится работать только ради жратвы.

Она опустила вязанье на толстые колени и спросила:

— А разве ты, Лотар, делаешь что-нибудь другое? Ну да, ты построил себе хороший дом, а твоя дочка будет, наверно, музыкантшей, но ведь в остальном-то ты тоже работал только ради жратвы?

— Может, ты и права, — ответил я.

— Не знаю, когда придет Франк, он никогда мне ничего не говорит... У меня хватает дел с Эберхардиком, уж я его выхожу; немножко пыли в легких, ничего, от этого помогает гусиный жир, но он сейчас тоже вздорожал.

— До свидания, Габи. — Я поднялся.

— Что-нибудь передать Франку? Не знаю, когда он вернется, он ведь ничего мне не говорит, когда хочет, уходит, когда хочет, приходит... Слава богу, у него теперь есть работа, а когда мужчина работает, он тогда совсем сносный.

Боже ты мой, она даже красива, эта женщина! Как она посмотрела на меня снизу с юной девичьей улыбкой и сказала:

— В былое время лечили барсучьим жиром. Но где теперь его достанешь? Ведь всех животных истребляют.

Ну и женщина! Ухаживает за почти уже мертвым стариком и убеждена, что с помощью гусиного или барсучьего жира оттащит его от порога, через который он может переступить в любой час.

Дома я уселся у телевизора, хотелось забыть восковое лицо. Жена сидела рядом, заполняя какие-то тетради для библиотеки; обычно, когда я включаю телевизор, а ей надо поработать, она удаляется в кухню или спальню.

— Можешь говорить что хочешь, — сказала она вдруг, — но Франк изменяет Габи.

— С чего ты взяла? — возмутился я.

— Женщину с такой внешностью просто обманывают. — Хелен сказала это, даже не отрывая взгляда от своей писанины.

— С чего ты взяла?! Ну и мысли тебе приходят иногда в голову.

— Мысли? Лотар, женщина это чувствует.

— Так, так — женщина, — язвительно сказал я.

Она пропустила это мимо ушей:

— Знаешь, а я бы даже не стала осуждать Франка...

— Как женщина, конечно, — не без ехидства вставил я.

Хелен отложила свои тетради и, прикурив сигарету, толчками выдохнула целую дымовую завесу, окутавшую нас. Тяжело дыша, она спросила:

— Скажи, Лотар, ты смог бы изменить мне?

Вопрос застал меня врасплох, я смотрел на экран, пытаясь вникнуть в смысл фильма.

— Знаешь, Хелен, если б я и хотел, что толку: раньше, когда работал с утра до ночи, было некогда, а теперь я уже вышел из возраста, когда бегают за юбками.

— Ах, я сейчас заплачу. Мужчина никогда не выходит из возраста, а уж ты и подавно, насколько я тебя знаю...

Я разозлился:

— Хелен, ну что это за чушь! Я был сейчас у Эберхарда и могу сказать тебе только одно: если когда-нибудь я окажусь в таком же положении, принеси из подвала большой гаечный ключ и... Чтоб я вот так медленно подыхал, не смей допускать этого... понимаешь, человек просто разбит, выдохся, другого слова нет... а ты тут городишь: мужчина не выходит из возраста...

— Ну чего ты раскипятился? И вообще, ты в последнее время из каждой мухи слона делаешь!

Выйдя из дома, я покатил на велосипеде в пивную. Франк сидел за столиком один и с наслаждением дымил толстой сигарой. Я подсел к нему.

— Я только что от Габи. Она не знает, где ты.

— А ей это надо знать? Лотар, я просто боюсь идти домой. Если старик умрет, что будет с Габи? Ты хоть раз задумывался об этом?.. Пей, я угощаю.

— Мой черед, Франк, я получил двухдневную работу.

— У Бальке?

— Как думаешь, зря я согласился?

— Не валяй дурака, в нашем положении нос воротить не приходится. А деньги у Бальке пахнут не больше, чем у других. Главное кое-что есть в кармане... Ну и времена... Жена отца нянчит, у смерти оттягивает, а я не решаюсь домой идти, боюсь, что застану уже мертвеца.

— Франк, у тебя есть работа, дела идут в гору.