Жар под золой

Иногда вечерами там вспыхивают огни — белые, пестрые, — окрашивая небо во все цвета радуги. И мы с грустью глядим на тот берег и ловим звуки веселой жизни; грусть сменяется радостью, когда хоть немножко света оттуда падает на наш берег, согревая нас, и мы начинаем танцевать, благодарные тем за эту малую толику света, а строители, уже взявшие было в руки молотки и кельмы, чтобы возводить мост через реку, откладывают инструменты, потому что им тоже хочется насладиться отзвуками царящего там веселья.

Потом мне кажется, что все вдруг падает и рушится на меня, мчатся деревья и цветут автомашины, земля у меня над головой, а я ступаю по небу, ветер дует круто ввысь, мир перевернулся, и я цепляюсь за облака. Потом я оказываюсь в каком-то шаре, шар вращается, я пытаюсь ухватиться за что-нибудь, но не за что — внутренняя стена шара гладкая, меня бросает из стороны в сторону, а мне ничуть не больно, только голова немного кружится; все видится в каком-то тумане, звезды стали огромными и похожи на мутные луны, солнце давно зашло. Утренняя заря как пожар, в котором каждый день сгорают надежды. Кто раздувает пожар? Кто и для кого? Кто отважится его погасить? Я вижу себя десятилетним мальчиком, верхом на крылатом коне, мы летим над городами, бросаем на землю золотые монеты, а впереди летят мои желания.

— Лотар, что там происходит? — Жена трясла меня за плечо.

Я вскочил спросонья, бросился к двери и, открыв ее, попал в объятия Габи. За палисадником на тротуаре стоял Франк и грозил ей кулаком.

— Не смей мне на глаза попадаться! — кричал он.

Габи ногой захлопнула за собой дверь и рухнула на пол. Она тяжело дышала.

— Он привел свою вертихвостку, — всхлипывала Габи, — сказал, что она останется с ним, а мне велел перебираться в комнату Эберхарда. И я еще должна вести хозяйство, потому что его сучка ходит на работу. Меня такое зло взяло... Я принесла ведро воды и окатила эту стерву, а она вцепилась мне в волосы. Я вырвалась и убежала... Вот пришла к вам, куда мне еще деваться?

При каждом слове Габи вздрагивала, все тело ее колыхалось.

Опустившись на корточки, я спросил:

— И что же дальше? Что ты собираешься теперь делать?

Габи в отчаянии подняла руки.

— Не знаю... я думала... может, ты скажешь, что мне делать? Ведь у меня никого нет, Все соседи смеются надо мной, знаю, что смеются.

— Иди в комнату! Я скоро вернусь, есть у меня одна идея, может, удастся... Сейчас вернусь.

— Не трогай Франка! — крикнула Габи и поднялась, чтобы посмотреть, куда я направился.

Я пошел к Пфайферше. Лишь после неоднократных энергичных звонков дверь приоткрылась ровно настолько, насколько позволяла дверная цепочка. Старуха недоверчиво вгляделась в меня и, узнав, проворчала:

— К себе ее не пущу. Не нужна она мне. От нее вонь пойдет, все толстухи пахнут. Все в доме будет опрокидывать своим задом...

— Фрау Пфайфер, ну хоть на два-три дня, пока у них утрясется.

Я сказал это, чтобы проверить, видела ли она сцену перед нашим домом.

— Почему ко мне? Она же прибежала к вам, господин Штайнгрубер, к вам. Я старая женщина, меня не проведешь. Уж я знаю: стоит только ее впустить, как начнутся всякие затеи, и через неделю я уже не буду хозяйкой в своем доме.

— Фрау Пфайфер, она же сможет делать всю работу по дому, вам больше не понадобится уборщица-югославка, а если Габи будет действовать вам на нервы, отправьте ее в какую-нибудь комнату, их в доме хватает.

— Я буду делать все-все, что вы скажете, — раздался позади меня голос Габи, которая, оказывается, пошла следом за мной. — Я сделаю для вас все, дорогая Пфайферуша!

С изумлением я увидел, как переменилось выражение лица у старухи. Она сняла цепочку, распахнула дверь, переступила порог, прижала Габи к груди и прямо-таки с нежностью сказала:

— Входи, дитя мое, ну что ты там стоишь... Еще никто не называл меня Пфайферушей... Входи, я тебе дам лучшую комнату, с эркером, знаешь, ту, где красные ставни. — Обняв Габи за плечи, она ввела ее в дом.

Захлопнулась дверь, и я услышал, как ее закрыли на цепочку.

Вконец озадаченный, я вдруг вспомнил слова матери: люди обычно смотрят только на лицо, но не заглядывают в душу.

Я отправился к Франку, решив серьезно поговорить с ним. Дверь была не заперта, и я не стал звонить. В прихожей несколько раз окликнул Франка, но никто не отозвался. Поднявшись по лестнице, я открыл дверь в бывшую комнату Эберхарда. На полу катались два человеческих тела.

Женщина, увидев меня, вскрикнула:

— Ой! Кто-то пришел!

Франк, высвободившись из ее объятий, вскочил на ноги и деловито спросил:

— И давно ты стал подглядывать?

— Я пришел за вещами Габи. Собери, потом можешь продолжать, сколько тебе угодно.

— Проваливай, внизу подождешь.

Ожидая, я пытался вспомнить, где я однажды уже встречал эту особу.

Казалось, прошла целая вечность, пока явился Франк с двумя чемоданами и двумя дорожными сумками. Я вспомнил, где видел женщину: это была секретарша бохумской фирмы, куда я обратился по объявлению, та самая, что надерзила мне.