Жара

– А что? Я в порядке, – сказал Захарьин. – Жалко, конечно, что культур-мультур никакой. Ну да телевизор имеется. Думаю, неделька у нас еще в запасе есть, – продолжил Герман Владимирович. – Э, хорошо-то как, господи. Потом, Ань, я, конечно, по телефону все говорил, но телефон – это ерунда. Тепло не передает. Огромное тебе спасибо за Эмму Марковну. Ты даже не представляешь себе, что ты сделала для всех нас, стариков, хорошо знавших Розенфельдов. Ужас охватывает, как подумаешь, что ей пришлось бы умирать на чужбине. А что с ее сыном Вовкой?

Анна прижала пальцы ладоней к вискам:

– Папочка, ради бога, не надо хотя бы сегодня.

– Хорошо, хорошо, молчу. Давайте потихоньку пойдем спать.

Все попрощались и разошлись по комнатам отдыхать.

Воскресенье, 22 августа

Следующий день начался для Анны так же приятно, как закончился предыдущий. Позднее пробуждение, долгая зарядка с криками Верочки «Бопс, бопс!». Захарьина сделала длинную пробежку, потом с удовольствие завтракала. Несмотря на вчерашнее застолье, ее аппетит был в полном порядке. Она пила уже четвертую чашку крепкого чая с клубничным джемом, когда вдруг раздался звонок.

– Анохин, – тревожно шепнула она Федору. – Слушаю, Андрей.

Анохин что-то бурно рассказывал по телефону, и Федор видел, как меняется лицо Анны. Секунду назад румяная и свежая, она была буквально раздавлена сообщением Анохина. «Что-то очень нехорошее», – решил Измайлов. Рука жены дрогнула, и она чуть не обварилась горячим чаем.

– Перезвони, пожалуйста, через пять минут, – сказала она Анохину и как-то потерянно обратилась к мужу: – Михаил Крохин повесился у себя на даче и оставил предсмертное письмо с признанием в убийстве Розенфельда. Нам надо в Москву. Сейчас Андрей Алексеевич позвонит и расскажет детали, но это не отменяет главного – скорей в Москву. Эх, если бы я была более внимательной. Ты знаешь, после пятничного разговора с Крохиным, я должна была предположить что-то подобное. А у меня уже голова была забита Вериным праздником.

Анна с Федором вышли из отеля и уединились в небольшой уютной беседке, которая по счастью была пуста.

– Анохин, – сказала она в трубку, когда раздался телефонный звонок, – расскажи мне детали, но прежде всего сделай главное – задержи Вову Крохина.

– Как?

– Что как? По подозрению в убийстве Владимира Розенфельда. Ты меня понял?

Анохин отрапортовал, что все будет сделано. Вова Крохин и его мать были рядом с ним.

– Когда и где это случилось? – спросила Захарьина.

– Вчера Крохин был на даче, один, без жены. Не вернулся ночевать. Мадлен подумала, что Михаил Семенович принял лишнего и заснул. Сегодня утром она села в электричку, кое-как добралась до дачи и увидела страшную картину. Муж висел на веревке, перекинутой через несущую балку террасы. Вот такие дела.

– Это не может быть имитация самоубийства? Ты, Андрей, понимаешь меня. Как вариант: убили и маскируют под самоубийство. Я тебя очень прошу, Андрей, – продолжала Анна, – вытаскивай скорее туда Любовь Сидорову. Я ей тоже попытаюсь дозвониться. Во имя всего святого. Воскресенье не воскресенье, нужна именно она. Пусть посмотрит все внимательно. Любовь Николаевна – женщина умная, от нее ничего не ускользнет. Мы с Федором Петровичем будем выдвигаться в Москву, скорее всего, через Пулково. Прости за назойливость, Андрей, еще раз прошу задержи Вову Крохина.

– Есть, – отрапортовал Анохин.

Захарьина и Измайлов поспешили в отель за вещами. Перед входом они встретили дочку с бабушкой и дедушкой. Все они собирались идти на пляж.

– Вы с нами? – поинтересовался Герман Владимирович.

– Нет, папочка. Нам срочно нужно в Москву. Свяжись, пожалуйста, с Борисом Николаевичем, чтобы немедленно был здесь. А мы пока соберемся и займемся билетами. Надо срочно, срочно, срочно. Федя собирайся.

– Я-то что, – рассмеялся Федор, – веревочкой подпоясался и готов. Это кто-то другой у нас чемоданы барахла возит.

– Ладно, Федя, не до шуток сейчас, – проворчала Анна.

Уже через час Федор и Анна ехали по старому Приморскому шоссе в сторону Санкт-Петербурга.

* * *

Около восьми вечера Анна вошла в свой рабочий кабинет, где ее ждали Андрей Алексеевич Анохин и Петр Петрович Трефилов. Все выглядели усталыми и расстроенными. Поздоровавшись с Трефиловым (с Анохиным она провела на связи последние несколько часов), Анна обратилась к мужчинам.

– Вот что, ребята, сейчас нам предстоит выиграть или проиграть важнейшую битву этого уголовного дела. Все зависит от того, как мы проведем кампанию. Помогайте мне. Помогайте, наплевав на чины и субординацию.

– Анна Германовна, – удивился Анохин. – Так дело можно считать закрытым. Убийца сознался. Я его сам из петли вынимал.

– Эх, Андрей, – зло сказала Захарьина, – тот, кого ты вынимал из петли, – отнюдь не убийца, а самая настоящая жертва.

Анохин почувствовал, что пропустил сильный удар.

– Неужели не видно, типичный самооговор, отягченный самоубийством!

– Откуда это видно, – упорствовал Анохин, да и Трефилов удивленно поднял брови.