Жара

– Оттуда, – с сожалением ответила Анна. – Нужно рассматривать явления не изолированно, а в контексте уголовного дела в целом. Вы только посмотрите, что написал покойный Крохин. «Я больше так не могу. Я убил Розенфельда и ухожу». Подпись. Любаша, конечно, все проверит, но ни секунды не сомневаюсь, что почерк крохинский. Сейчас я вам покажу, что к чему. Вову Крохина ко мне.

В кабинет Захарьиной вошел человек, которому, как нельзя лучше, подходило определение – исполненный яростью. Без процедуры приветствия и получения необходимого минимума выражения сочувствия Крохин-младший буквально набросился на государственного советника юстиции третьего класса Захарьину.

– Вы убийца! – крикнул он старшему следователю. – Вы довели до самоубийства моего отца. Вы разрушили нашу семью. Мы все не представляем, как нам жить дальше.

Крупная фигура Владимира буквально нависла над Захарьиной. Казалось, еще мгновение – и этот человек просто раздавит ее. В действительности все произошло иначе. Анна Германовна стремительно выпрямилась, причем сделала это так, что своей грудью буквально оттолкнула мощный корпус Крохина-младшего.

– Ах ты, сучонок, – грозно закричала она, – это ты смеешь обвинять меня в доведении твоего отца до самоубийства? Во всем виноват ты, негодяй! Если бы ты говорил правду, не изворачивался, не выдумывал всякие глупости, отец был бы жив. Ты уже не маленький мальчик и должен понимать, что отец принял такую страшную смерть, чтобы вывести из-под удара следствия тебя. Михаил Семенович не обвинялся в убийстве, на то были объективные причины. Но он решил принять вину, чтобы заслонить тебя. Еще раз тебе это говорю. Сядь, – вдруг рявкнула Анна. – Сиди и не рыпайся, отвечай правду и только правду. Иначе все твое почтенное семейство доведешь до кичи.

Красивое и умное лицо Крохина буквально на глазах превращалось в жалкую маску, которую примеряют на себя плохонькие актеры, не имеющие других средств для того, чтобы добиться внешней похожести на персонажа. И вот сейчас эта маска буквально сползала с лица Владимира.

– Будешь отвечать на мои вопросы? – грозно спросила Захарьина.

– Б, б…уд…у, – пролепетал Крохин. – Водички бы мне.

Питье воды также представляло жалкое зрелище со всеми киношными атрибутами. Зубы стучали о край граненого стакана, половина воды оказалась на рубашке Крохина, в общем, сцена была еще та.

– Петр Петрович, – обратилась Захарьина к Трефилову, – отметьте, что гражданин Крохин Владимир Михайлович добровольно предоставил следствию все нижеследующие сведения. Итак, начнем. Гражданин Крохин, когда вы в последний раз видели Владимира Борисовича Розенфельда?

И здесь Крохин изумил присутствующих. Речь его стала связной, фразы логическим образом вытекали одна из другой. Волнение, конечно, чувствовалось. Но это была не истерика. Человек явно имел некий замысел и стремился довести этот замысел до конца.

– Госпожа следователь, в последний раз я видел своего биологического отца вечером пятого июля сего года. Я шел к Розенфельду. Адрес я знал. Чтобы никого не подставлять, я не буду сообщать, кто дал мне этот адрес. В полвосьмого я остановился у двери его квартиры. И нажал кнопку звонка. Здесь я заметил, что дверь квартиры прикрыта неплотно. Вы ведь знаете, там есть такое специальное запорное устройство. Так вот оно закрыто не было. Я вошел. Позвал Владимира Борисовича. Никто не ответил. Я посмотрел в комнатах, тоже никого. А вот на кухне… На кухне лежал он. Мертвый. Я не большой спец, но было видно, что огнестрел. Причем все пули в области сердца. Рубаха была буквально пропитана кровью. Я пришел в ужас, мне стало дурно. Когда я смотрел на него, мне казалось, что на полу лежал именно я, простреленный и убитый.

– Так, – прервала его Захарьина. – С каким намерением вы шли к Розенфельду?

– Ой, не знаю, – простонал Крохин. – У меня был сильный сумбур в голове. Я хотел как минимум набить ему морду, чтобы он на коленях просил прощение у матери. Ну вот, в общем, как-то так. Поймите, я же не мог оставить все эти мерзости без ответа. Вы же видели мою маму. Как он мог поднять на нее руку! Она вам не сказала, но он угрожал ей ножом! Только такой смелый человек, как мама, могла не поддаться на эту угрозу.

– Что было дальше?

– А дальше, Анна Германовна, был страх. Я понял, что попался. И ходу назад мне нет. Кровавые следы, отпечатки пальцев. Да, вот так, – после некоторой паузы выдавил из себя Крохин. – Я, конечно, сволочь последняя. Закладываю хорошего человека. Я позвонил дяде Пете.

– Это Брахману? – переспросила Захарьина.